Замуж за русского миллионера (Матильда и Анатолий Демидовы, Россия)

Арсеньева Елена

Брат Прокофия, Никита Акинфиевич, отличался любовью к наукам и покровительствовал ученым и художникам. Он состоял в переписке с Вольтером; издал «Журнал путешествия в чужие края» (1786), в котором можно найти много интересных и точных замечаний, указывающих на широкую наблюдательность автора. В 1779 году Никита Акинфиевич учредил при Академии художеств премию-медаль «за успехи в механике».

Сын его, Николай Никитич, был человеком выдающимся. Он начал службу адъютантом при князе Потемкине во время Второй турецкой войны; построил на свой счет фрегат на Черном море. В 1807 году пожертвовал дом в пользу Гатчинского сиротского института. Во время Отечественной войны 1812 года выставил на свои средства целый полк солдат (он так и назывался «Демидовский»). После войны подарил восстановленному Московскому

университету богатейшее собрание редкостей; построил в Петербурге четыре чугунных моста. Живя с 1815 года почти постоянно во Флоренции, где он был русским посланником, Николай Демидов, однако, много заботился о своих заводах, а также принимал меры к улучшению фабричной промышленности в России; жертвовал весьма щедро на инвалидов, помогал жертвам наводнения в Петербурге. С его легкой руки в Крыму началось разведение виноградных лоз, тутовых и оливковых деревьев. Кроме того, он составил во Флоренции богатейшую картинную галерею. Благодарные флорентийцы за основанные им детский приют и школу в 1871 году поставили ему памятник.

Его-то сыном и являлся Анатолий Демидов, который однажды женился на племяннице самого Наполеона...

Анатолий Демидов слыл (да и был) человеком непростым. С одной стороны, он весьма тщился походить на своего старшего брата Павла Николаевича, который несколько лет служил губернатором в Курске и считался благотворителем края, а также был известен как учредитель «Демидовских наград», на которые жертвовал при жизни и назначил выдавать в течение двадцати пяти лет со времени его смерти по 20 000 рублей ассигнациями. Поэтому Анатолий тоже делал крупнейшие пожертвования на благотворительность. Он основал «Демидовский дом призрения трудящихся» в Санкт-Петербурге, «Николаевскую детскую больницу», учредил ученую экспедицию в Южную Россию... Но все это делалось не от души, а как бы по обязанности, вернее, в поддержание семейной традиции. По характеру же был он поразительно безрассуден и жесток – как обдуманно, так и повинуясь своевольной натуре своей.

Люди, владеющие таким богатством, как Демидов, привлекают всеобщее внимание. Каждый их поступок становится достоянием публики. Поэтому все в России, а также многие за границей знали, насколько невыносим бывает Демидов. Со своими крепостными людьми он обращался, будто злодейский завоеватель: мужчин сек за малейшие проступки (часто собственноручно), девушек насиловал, женщин и детей не щадил. Слухи о его бесчинствах дошли до императора Николая, и тот счел, что поведение Анатолия позорит старинный род, который всегда был обласкан русскими царями. Теперь же ему стало противно даже принимать при дворе человека, о поведении которого шла столь дурная слава. Император намекнул Анатолию, что ему не вредно бы уехать из России за границу – хотя бы на время. Впрочем, Николай рассчитывал, что Анатолий Демидов останется где-нибудь во Франции или Италии навсегда, а если и вернется, то заграница его основательно обтешет.

Надежды государя не сбылись. Не заграница обтесала Анатолия Демидова – он ее обтесал!

Впрочем, начиналось все вполне комильфо. Демидов, оскорбленный пожеланием (а фактически приказом) императора, решил во что бы то ни стало произвести на Европу самое обворожительное впечатление. Анатолий был весьма неглуп и прекрасно понимал, что, если станет вести себя с иностранцами так же, как с русскими, то есть так, как того властно требовала его натура, аристократия отвернется от него с презрением и негодованием, а дурная слава о поступках вмиг докатится до России. Поэтому он принял облик друга и покровителя муз – покупал картины, поддерживая художников и помогая им снискать известность, он давал деньги ученым на различные исследования. Да и любовницами (а их он имел множество) у него были не просто дамы полусвета, но актрисы, которые благодаря его покровительству преуспевали на подмостках, так что и здесь он прослыл не то чтобы развратником, но опять же покровителем муз.

После этого Анатолий счел, что составил себе доброе имя в Европе и может предъявить его как визитную карточку в России. Он, надо сказать, обладал алчностью к титулам, алчностью особого рода. Чаще она называется тщеславием. Правнук тульского оружейника желал быть не просто баснословно богатым (он

уже таким являлся) – он еще желал быть именитым богачом. Мечтал титуловаться «вашим сиятельством» и быть запросто вхожим в светское общество любой европейской страны, а прежде всего – России.

Анатолий уже понял, что царь его недолюбливает. Но женщины были к нему неравнодушны, поэтому он крепко надеялся завоевать, вернее, купить благосклонность царицы. Купить ее можно было только благотворительностью, и вот тут-то Анатолий принялся жертвовать на больницы и институты. Но все, что он выхлопотал своими стараниями, это звание камергера высочайшего двора. Теперь он должен был непременно присутствовать на всех балах и светских раутах... да и только. Но этого ему было мало, мало, мало! Его аппетиты утроились, его желания выросли: ныне он хотел именоваться «вашим высочеством». А следовательно, нужно было стать членом царской семьи, женившись на великой княжне...

Разумеется, Анатолий согласен был взять в супруги не дочь самого государя, а какую-нибудь из дочек его братьев, дядьев, племянников, кузенов – все-таки Романовых в России расплодилось множество. Однако ему деликатно дали понять, что аппетиты выскочки, чье дворянство пожаловано менее столетия назад, чрезмерны. Мол, деньги деньгами, но со свиным рылом в калашный-то рядок соваться не стоит.

Анатолий впал в ярость и сорвался вновь за границу, дав понять при дворе, что о нем еще услышат. И услышат не единожды!

Он явился во Флоренцию, где когда-то служил русским посланником его отец и где по нему, как известно, осталась самая благодарная память. Имя Демидова сделало Анатолия желанным гостем, а когда великий князь Леопольд II Лорранский узнал, что он готов продолжить дело своего отца и сделать несколько крупных пожертвований, то принял его с распростертыми объятиями. Анатолий не просто осыпал Флоренцию благодеяниями, но и купил небольшую область Сан-Донато, а герцог в благодарность пожаловал ему титул князя Сан-Донато.

Фактически получалось так, что Анатолий купил себе титул. Об этом вслух не говорилось (в смысле, в его присутствии), однако шепотки летали, да еще как. А в России вообще не раз и не два даже при дворе злословили: мол, сей парвеню поступил, как настоящий выскочка. Как ни назови его, выходит все одно и то ж...

Купленный титул «не засчитался» царем: в России он силы не имел, зваться его сиятельством Анатолий Демидов имел право только за границей.

– Вам нужно прославиться, – сказал ему Жюль Жанен, французский журналист, с которым в это время Демидов весьма сдружился. – У вас есть деньги, есть титул – вам нужна слава, которая сделает вас знаменитым в России.

В ту пору в Старом и Новом Свете, особенно во Франции, в большую моду вошли умные люди, исследователи, совершающие дальние путешествия и географические открытия. Например, Шампольон прочел египетские иероглифы... Жанен тоже мечтал о мировой славе первооткрывателя; отчего-то уверился, что в Южной России могут быть открыты баснословные богатства скифов, и уговорил Демидова финансировать поездку туда. Не найдя сокровищ скифов, Жанен все же написал интереснейший отчет о путешествии. Однако Демидов счел, что славы простого мецената ему мало, и опубликовал его отчет под своим именем (Жанен был щедро вознагражден, и весьма немалые деньги излечили его уязвленное тщеславие), вернее, под псевдонимом Nil-Tag (все знали, что под ним скрывается Демидов): «Esquisse d’un voyage dans la Russie mе?ridionale et la Crimе?e». Вышли также «Lettres sur l’Empire de Russie». Потом Демидов дал средства на путешествие по России французcкого художника Дюранда, составившего и издавшего в Париже альбом видов: «Voyage pittoresque et archе?ologique en Russie».

За деятельность во благо науки Демидову пожаловали ордена, в парижских салонах его встречали с интересом. Дамы стали уважать не только содержимое его кошелька, но и его интеллект. Правда, вскоре стало ясно, что слухи об этом интеллекте изрядно преувеличены. Да и натуру свою Анатолий не мог изменить. Демидов оставался таким же сластолюбцем, каким был всегда, таким же жестоким и необузданным человеком, но если раньше он давал себе волю лишь в России, несколько сдерживаясь в Европе, то теперь сдерживаться перестал, полагая, что князю Сан-Донато все дозволено.