Замуж за Зверя
Шрифт:
Я в самом деле могла умереть в этой проклятой пещере!
Становится холодно, я торопливо выключаю воду, выхожу, заматываю волосы полотенцем, накидываю прямо на голое тело огромный темный халат. В нем я ощущаю себя куда более защищенной, чем в тонкой сорочке.
Выхожу, опять укладываюсь в кровать. Куда-либо идти в таком виде через весь дом… Нет уж.
Дождусь Азата, попрошу… Попрошу… Проводить…
Глаза опять закрываются, наверно, вода, смыв грязь и ужас пещеры, еще и успокоила расшатанные нервы.
Я
А на поверхность меня выносят нежные прикосновения к голой коже, тихий хриплый шепот… И тяжесть мужского тела.
Глава 31
Мне не хочется открывать глаза, потому что сладкое ощущение, будто плыву в невесомости, таю, нежусь в ласковых волнах, настолько ново, настолько необычно и правильно, что потерять это… Ох, больно и страшно…
— Русалочка, сладкая моя… — шепот убаюкивает и в то же время будоражит, ласкает и возбуждает. Я со стоном подаюсь навстречу, позволяя ладоням скользить по горячей коже, позволяя себе ощущать всю правильность своего положения.
В сильных, обжигающих и таких надежных руках…
Он что-то говорит опять на певучем наречии горных племен, наречии, которого я не знаю, не учили меня в родном доме… А зря. Наверно, очень красивые песни должны быть на таком языке…
Потому что те слова, что буквально выпевает мне хриплый тихий голос… Они завораживают своим звучанием, своей гортанной красотой и искренностью.
Почему-то я уверена, что сейчас он говорит искренне. Нельзя в такие моменты быть фальшивым… Это сразу чувствуется…
Тяжесть мужского тела кажется правильной, такой нужной сейчас. Покорно раскрываюсь, когда ощущаю горячие пальцы внизу, там, где так сильно их жажду.
Все происходит в полусне, я теку, плавлюсь, словно горная река, которая разливается по равнине и сплетается в объятиях с мощным утесом. Она не сможет его разрушить, не сможет прогнуть… Но сможет обойти, обнять со всех сторон, оплести собой, заключить в свои руки.
И я обнимаю, обхожу, заключаю…
И двигаюсь навстречу.
Немного больно, но так правильно, так нужно… И вот я уже тоже что-то шепчу, срываясь на шведский, который, все-таки, мне родной, и я привыкла думать на нем.
Шепчу ласковые слова, раскрываю губы, впуская своего каменного господина везде, где ему хочется меня взять. Покоряюсь, не сдаваясь.
Мы сливаемся в единое существо, и ощущается это божественно сладко и правильно.
И, когда движения, волны, накатывающие на меня, становятся невыносимыми, я прошу на родном для меня языке:
— Пожалуйста… Пожалуйста…
—
И тогда я, так и не открывая глаз, утыкаюсь ему в мощную шею сухими губами, уже без слов упрашивая сделать хоть что-то с томлением, охватывающим всю кожу, заставляющим дрожать все внутри, неконтролируемо и жарко.
И он понимает, конечно, понимает!
И ускоряется, вынося меня, наконец, за пределы сознания.
Я ничего не понимаю, все в тумане и бреду, и только его сильные руки удерживают от падения. Спасают.
Проваливаюсь в беспамятство, оглушенная произошедшим и убаюканная темными, сладкими словами… Я их не понимаю.
Да и не надо, наверно.
Зачем смысл, когда есть интонация?
Утро радует солнечными лучами, мягко щекочущими веки.
Я раскрываю глаза и какое-то время смотрю на зелень за окном.
Дышать почему-то тяжело, поворачиваюсь неловко и понимаю, что меня захватили в плен огромные руки моего мужа.
Он спит, сладко сопя в подушку и обнимая меня, словно ребенок мягкую игрушку.
Тихонько выдыхаю, неловко пытаюсь шевелиться…
Азат переворачивается на спину, по-хозяйски подгребая меня на себя.
— Проснулась, сладкая, — бурчит он сонно, — спи еще, рано совсем… Тебе отдыхать больше надо…
— Но я… — мне неловко говорить про естественные надобности, стыдно, потому опять пытаюсь выскользнуть, но Азат не пускает.
Полностью перетаскивает на себя, чуть ли не верхом сажает, заставляя обхватить его ногами.
Замираю, ощущая под собой твердое тело мужа. Везде твердое! Ой, как стыдно, ой…
— Если не хочешь спать, давай поиграем… — предлагает он и показывает пример, на какую игру рассчитывает, крепче прижимая меня за бедра к себе и мягко покачивая, словно на батуте…
Мне так стыдно, что щеки, кажется, сейчас жечь начнет!
— Нет… Нет… — шепчу растерянно, — я… Мне надо…
Он замирает, смотрит на меня испытующе, потом вздыхает разочарованно и убирает руки.
— Иди, сладкая, я подожду…
Быстро, пока Азат не передумал, перепрыгиваю через него и, запахнув толстый халат, в котором, оказывается, так и спала, бегу в ванную.
Сделав основные дела, смотрю на себя в зеркало и поражаюсь. Волосы, которые должны были спутаться в жуткий веник, потому что уснула, не просушив голову, лежат красивой волной, блестят даже! И глаза блестят. И… Ой… Краснею опять, торопливо запахиваю ворот халата. Темные пятна от поцелуев мужа уже посинели, и надо их прятать… Так стыдно… Он вообще не сдерживался. А мне все нравилось, развратнице!
Как мне выйти теперь?
А если он опять… захочет?
Могу ли я отказать теперь, после всего, что случилось?