Замыкание
Шрифт:
— Рыба весьма неплоха. — Начал было Пашка, но с грустью пронаблюдав, как я цепляю предпоследнее пирожное добавил. — И эти заварные тоже хороши, рекомендую!
— Присаживайся, — махнул я рукой, и занял место рядом. — К смотру у светлого начальства готов?
— Мундир выглажен, — пожал княжич плечами и тут же уточнил. — Не этот, другой. Парадный, с полковым гербом. Лошадь тоже устроили… Только можно ведь на машине, — заикнулся Пашка.
— Чтобы гусар — на машине?
— Ну тогда на метро…
— В
Столовался и проживал князь Давыдов на Воздвиженке, в особняке Арсения Морозова, некогда выигранного в карты у предыдущего владельца. И какие бы не происходили жизненные перипетии, князь этот дом умудрился повторно не проиграть, залогом выставляя что угодно, кроме коня, крестика, сабли и жилплощади в центре Москвы. Так что обнаженный всадник при крестике и сабле, возвращающийся домой под утро — это просто к одиннадцати туз, а не новомодный перформанс.
— Ломову ты отчего-то не запретил быть на Феррари.
— Потому что он все равно верховой езде не обучен, и что-нибудь себе обязательно сломает. А в Феррари и герб тематический, и подушки безопасности. — Отметил я, подхватывая последнее оставшееся пирожное. — Артем же не придет? — Уточнил я на всякий случай.
— Дома проблемы, но с утра обещает быть. — Кивнул Пашка на свой сотовый, оставленный на краю стола.
— Вот и славно. — Все-таки отложил я лакомство в сторону, задумчиво посмотрев на потолок высотки.
Схожу потом, отнесу. Ее ведь праздник.
— И сдалось тебе это гусарство, — без пренебрежения, с легкой иронией произнес Борецкий. — Никогда от тебя про него не слышал.
— Нет, почему? Есть свои преимущества. Вот ты знаешь, что к этому мундиру прилагается величайшее позволение владеть любым оружием и где угодно? А вот каким оружием — не уточнено за давностью лет… То ли саблей, то ли пистолем… То ли боевым катером в акватории Москва-реки.
— Ты это… — заволновался Пашка. — Один раз пострелял по Кремлю, и хватит. Повторяться — дурной тон!
— Да я так, для примера. Там уже полноценная РЭБ развернута и спутник с прямой трансляцией. — Приступил я к кусочку торта. — Но согласись, если кто полезет сбоку с ножом, то куда проще закрыть люк танка и повернуть к нему орудие.
— Это ж как-то не по-гусарски.
— А мы — новые гусары. С современным высокоточным вооружением.
— Но на лошади?
— Лошадь плохого человека сразу чует! — С важным видом поднял я палец. — А полторы тысячи лошадиных сил так вообще рвут в ошметки.
— А что Иван Александрович? — Хмыкнув. между делом спросил Пашка, уцепив гроздь винограда.
— Этот… — Невольно смотрел я на выход. — Он решился.
— На что? — Деловито объедал княжич ягоды с ветки.
— Нас предать. — я самостоятельно потянулся
— То есть? — Замер Пашка.
— Много говорил, как у нас ничего не получится. Объяснял себе, почему нельзя придерживаться соглашения. Прямо, естественно, ничего не сказал.
— Тебе показалось, что он предаст. Но Иван Александрович еще ничего не сделал, — уточнил Борецкий.
Кивнув, я встал, призывая друга подняться. Вручил Пашке бокал и торжественно поднял свой.
— Предлагаю тост. Чтобы мои плохие предчувствия никогда не сбывались.
— Они всегда сбываются, — эхом произнес разом погрустневший друг.
Я опрокинул стакан и резким движением разбил его об пол.
— На счастье. Убирайте тут все, — обратился я в наступившей тишине к слугам.
— Да все будет хорошо, — пожелал приободрить меня княжич.
— А вот сейчас и посмотрим, — вздохнул я мрачно.
После чего положил заготовленное для Ники пирожное на тарелочку и с решительным видом направился к лифтам.
Шепот в полумраке огромного зала сенатского дворца, под приглушенным светом плафонов, светящих едва ли сильнее, чем вечер в зазорах между портьерами на окнах.
Взволнованный голос, срывающийся на тихие проклятия самому себе, и истовые молитвы человеку напротив него.
У этой беседы не было свидетелей. Значит, нет порока в слабости. Нет урона чести в унизительной коленопреклоненной позе, когда из-за протеза ноги приходится держаться за штанину благодетеля, с ужасом понимая — оттолкнет, и ударишься лицом о паркет.
Ведь гостю клялись — никто из ныне живых не видит. Никто не слышит.
И только неживые камеры бесстрастно смотрели с десятка ракурсов, запоминая каждое слово.
— Иди ко мне, вот так. — придержав за руку и встав на колени рядом, Первый советник бережно разместил голову просителя у себя на груди и успокаивающе огладил просителя по седым волосам. — Ну почему, почему ты не пришел ко мне раньше? — Словно брата, успокаивал один престарелый мужчина второго.
— Меня обманули… — дрожал голос просителя от гнева, алкоголя и отчаяния. — Он..
— Тш-ш… — Не дали ему ответить, прижав к себе чуть сильнее. — Плачь, мой друг. Никто не видит.
Бесстрастные устройства зафиксировали, как в мундир первого советника что-то горестно промычали.
— Ну а на кого ты понадеялся? На мальчишку? — Журили просителя.
…
— Ты думал, он действует сам?
…
— Ну конечно, Юсуповы! И кто он без них сейчас?
…
— У него остался родовой перстень? — Мелькнула толика заинтересованности, зафиксированная видеообъективами. — Значит, его простят, но что будет с тобой?