Замыслы (сборник)
Шрифт:
– А ты у него с солью сосешь или без?
Лена больше не приходит. Приходят сообщения. От человека, который обещает убить моего отца. Я отвечаю, что деньги привезу. Прошу подождать три дня. Меня тошнит, болит голова. По-прежнему названивают работодатели. Предлагают хорошие деньги, плохие программы. Приходят весточки и от моего психоаналитика. Док будто бы волнуется, интересуется моим здоровьем, настаивает на встрече. Говорит, ждать больше нельзя. «Саша, приезжайте обязательно! Нам есть о чем поговорить!». «Мне сейчас точно не до вас», – отвечаю я. И в самом деле, меньше всего я хочу отвечать.
– Рассказывайте, – скажет он.
– А вы? – спрошу я.
– А я здесь только для того, чтобы прорезался ваш голос. По сути, в этом и есть смысл наших встреч. Я буду слушать вас.
– Я разучился смеяться, док. Разучился радоваться жизни. Я потерял навык удивляться, хотя, кажется, когда-то умел. Я не умею любить, док…
– Давайте сразу договоримся – не называйте меня «док». Я вам не док – доки в порту, психологией занимаются.
– Хорошо, док.
Следующим утром приезжает Гёба. Он помогает мне выписаться из больницы и подвозит домой. Мы сидим в его машине. Гёба зачем-то (я искренне не понимаю зачем) начинает извиняться:
– Ты прости меня, старик, что так получилось.
– Да забей ты. С тобой им будет лучше.
– Я буду очень стараться.
– Вот и славно, старайся. Давно это у вас?
– Давно. Я ведь даже из отдела поэтому ушел. Не мог смотреть тебе в глаза, а поговорить все не решался.
– Ну и дебил.
– Дебил, да. Что ты теперь собираешься делать?
– Нужно съездить в Юрмалу, уладить одно дело.
– Когда ты едешь?
– Сейчас.
– Тебе бы подождать несколько дней. У тебя еще голова кружится. Мало ли – случится что-то за рулем.
– Не могу ждать – надо сейчас.
– Не забывай там про сценарий, хорошо?
– Хорошо.
Я поднимаюсь домой. Иду в душ. Пока сохнет голова, я гуляю по кухне и пью кофе. На подоконнике лежит сборник Тимура Кибирова. Я открываю его. Кибиров пишет:
Нет мочи подражать ТворцуЗдесь на сырой земле.Как страшно первому лицуВ единственном числе.И нет почти на мне лицаПоследней буквы страх.Как трудно начинать с концаЛепить нелепый прах.Тварь притворяется Творцом,Материя – Отцом.Аз есмь, но знаю – дело швахПеред твоим Лицом.Я ставлю чашку на подоконник. Прохожу в спальню, выгребаю из шкафа всю наличность. Перекладываю шило в другие джинсы. Собираю сумку и выхожу вон. Я решаю попрощаться с Машей. Доезжаю до Лены. Дверь открывает теща. Теща говорит, что никого нет.
– К Гёбе уехали?
– К нему. Он, в отличие от тебя, хоть зарабатывает!
– Что правда – то правда! Я даже знаю, как. Ну да ладно. Спасибо вам, берегите Машу, не хворайте, дорогуша!
– Да пошел ты! Хотя стой! Есть разговор. Я всегда хотела у тебя спросить: а правда, что Киркоров гей?
– Правда, Алла Николаевна, мы с Леной потому и разошлись.
Только что
На этот раз я нахожу кабинет довольно быстро. Стучу. К моей радости – открывает тот же парень.
– Добрый день, вы меня, наверное, не помните, я около недели назад, или, может быть, чуть больше, приносил вам анализы дочери.
– Решультат-ты п-получают не т-тут…
– Да-да, я знаю. В общем… В общем, я хотел сказать… Послушай, старина. Я приехал, чтобы попросить у тебя прощения. Тогда, в то утро, я был очень злой, и мне показалось, что ты пьяный. Ты прости меня, старик. Я часто принимаю людей за пьяных – дело даже не в тебе… Это я больше болен, чем ты… То есть я не это хотел сказать… В общем, я тогда подумал, что ты бухой на работе, а мне потом жена рассказала, что здесь работает люди с…
– И?
– Я пришел, чтобы извиниться перед тобой. Прости, я думаю, в твоей жизни и так слишком много дерьма…
– Д-да, – улыбается он, – дель-ма мно-го!
– Не важно, в общем, я подумал, может быть, сходим как-нить выпить пива, а?
– Защем?
– Ну не знаю… зачем друзья ходят пиво выпить?
– Вы думаете, што от того, што пошовете меня выпить, мне штанет лехче?
– Нет. Не думаю.
– Думаете, если пошовете меня, то у меня появится друг?
– Нет, старина, я думаю, что если ты согласишься, то, быть может, друг когда-нибудь появится у меня.
– Вы ошень штранный. Шегодня фечером я не могу, я иду шо швоей дефушкой в кино. И вообще мне нуфно идти.
– Да, да, конечно, старина. Я и не думал, что ты согласишься. Это я так, просто подумал, если ты вдруг будешь свободен… Значит, у тебя есть девушка?
– Да, а фто здесь такого?
– Нет-нет, совсем ничего, просто у меня вот, например, нет…
– До швиданья.
– Пока, дружище, пока.
Первые часы дороги кажутся мне довольно легкими. Голова почти не кружится, я чувствую себя хорошо. Мне нравится смотреть на асфальт и слушать радио. Некоторым песням я даже подпеваю. Я курю и переключаю радиостанции. Иногда треп ведущих кажется мне интересным. Кое-кто пытается шутить. Порой мне даже смешно. Я улыбаюсь.
Усталость проявляется ночью, уже после границы. Дорога становится лучше, и это, вероятно, убаюкивает меня. В России машину постоянно потряхивало, било, вырывало из рук. Это помогало сконцентрироваться. В Латвии, когда асфальт становится подобен ковру – теплота и слабость обнимают меня. Время от времени я закрываю глаза. Зеваю. Я знаю, что со сном в дороге бороться нельзя. Человек не замечает момента засыпания. Сон подобен смерти. Многие так и погибают. Именно так погиб мой дядя. Мне ни в коем случае не хочется повторять судьбу этого ублюдка. Я делаю остановку. Разминаюсь, пью кофе. Парень на заправочной станции говорит, что мне бы лучше не садиться за руль. Мне нравится, что он говорит на языке моего детства. Я благодарю его за заботу и объясняю, что не пьян, что просто устал после операции. «Дело ваше, – отвечает он, – не забывайте, что вы не один на дороге».