Заначка Пандоры
Шрифт:
Я стал думать о Пеликане, который был где-то рядом, — и тут же увидел его, ощутил, как он сидит и меняет Филину повязку на плече. Но, коснувшись его, я сперва отшатнулся, так холодно и неуютно стало тонкому язычку моего нового сознания. Отшатнулся — и тут же почувствовал вину, потому что рядом был Юджин. Он ничего не сказал в том понимании, что я раньше вкладывал в понятие «говорить», но он удержал меня и напомнил.
Он напомнил, что теперь всё иначе, и я не имею права брезговать теми, кто еще не научился слышать; что смущение и боязнь мои только оттого, что я еще не привык всецело отдавать; что я жду по-прежнему удара, а не улыбки. Но теперь уже не надо думать о том, кто и как отзовется и не встретят ли тебя неприятие и злоба. Надо отдавать, ничего не жалея, отдавать бесконечно и изо всех сил, пока стучит мотор. И это было
Юджин одобрил меня, он согласился, что пока нельзя с ними общаться и нельзя так сразу пытаться всем помочь. Ведь мы всего лишь люди, просто мы такие, какими люди и должны быть. Я чувствовал, что, хотя он общается со мной, основная часть его сознания занята совсем другим. Он тоже что-то осторожно нащупывал. Неумело пока и робко, как неопытный боец, впервые взявший в руки нунчаки…
Мы опять посмеялись вместе: я ведь только так и привык всё сравнивать, а теперь предстоит искать новые сравнения.
Боб был с нами, ему почти не понадобилось времени, чтобы обнять нас обоих и разделить наше веселье. Я чувствовал, как мы взлетаем, обнявшись, и это оказалось естественно: чтобы слышать и понимать, придется обняться всем. Мы поднимались выше. Мы взлетали над поляной и сверху видели трех мужчин, видели черное зеркало воды вдали и внешний круг непроходимых дебрей, покрытый тонкой изумрудной пеленой тумана.
Я различал три группы людей вдали, одной из этих стаек была моя бывшая команда. Пеликан и ребята находились в состоянии крайнего напряжения, они ощетинились своим металлом и ждали приказа. Другие беспрестанно кружили вдоль границы пелены. Им казалось, что они на верном пути, но всякий раз их разворачивало и уводило в сторону, и лишь когда дракону надоедало за ними следить, люди спохватывались, обнаруживая себя еще дальше от цели, чем раньше.
Видел я и иных. В них накопилось столько же желчи и ненависти, как и в ребятах Пеликана. Как и в людях Альвареса… Я не знал, откуда всплыло это имя, я чувствовал этого человека. Он тоже пытался проникнуть сквозь внешний круг деревьев, но был осторожен и находился гораздо дальше.
Вместе с подручными он сидел в большой машине, и растерянность вперемешку со страхом брызнула из него, когда я в шутку лизнул его сознание.
А призванные Змеем шли к нам и шли. Кто-то летел в самолете, кто-то плыл на корабле, некоторые уже бросили машины на подступах к лесу (я видел целую вереницу машин). Я слышал отчаянное недовольство Альвареса и полицейских, которые пытались останавливать людей. Некоторых они задержали, но ничего не смогли добиться, а первые семь или восемь уже почти добрались до места и готовы были пересечь границу. И я почему-то ни капли не сомневался, что для них граница открыта. Первыми, оступаясь и падая, шли две женщины, одетые совсем не так, как следует одеваться для похода в тропические джунгли. С другой стороны, с юга, брели, один за другим, трое мужчин: первый — почти мальчишка, индеец; следом мексиканец в годах; а за ним белый, который вел мопед. Теперь пелена рассыпалась, оставался только маленький комочек в самом центре, где сидела Инна. Я видел сомкнутые кроны, за которыми скрылась наша девочка, но даже новым зрением оказалось невозможно проникнуть за этот барьер. Я соединил свой разум с разумом друзей, но и сообща мы не смогли одолеть преграду. Единственное, что нам удалось понять: Инна была там, в пустоте, и слышала нас. Та часть моего сознания, которая оставалась внизу, в грязной пропотевшей одежде, даже слегка обиделась. Она явно ожидала какого-то нового чуда, она исподволь готова была поверить в живого, всамделишного дракона, окутанного в золотые перья, в мудрое чудовище с двумя головами ягуара, в Могучего Сеятеля разногласий, проломившего лбом потолок гробницы, но ничего подобного внизу не было. Вокруг Инны струилась пустота, которую мы не способны были осмыслить, и пустота эта ждала мальчика-индейца,
— Почему она не пускает нас? — спросил Боб.
— Инна, почему ты не пускаешь нас к себе? — спросил и я, не очень надеясь на ответ. — Что во мне, например, такого недостойного?
Но она ответила.
— Дело в том, мой мальчик, что я ничем не лучше тебя, и не лучше остальных. Дед моего деда был потомком светлых жрецов. Я сама об этом только что вспомнила. Он был отвратительный человек, хотя и нельзя так думать о человеке. Но я пока не умею сказать иначе. Он совершил много зла, и его собирались повесить на родине. Он сбежал в Европу, когда другие стремились навстречу, в Новый Свет. Он нес в себе каплю крови женщины, умевшей слышать дыхание Змея. Вам не следует подходить ближе. Я должна дождаться остальных, — она помолчала. — Сегодня день Великой Жертвы. Если сегодня не исполнить завещания, если не собрать всех, кто указан, то придется ждать много лет.
— Пик активности… — обронил Юджин.
— Там, где я сейчас, нет ничего, — она слегка задыхалась, теперь мне чудилось, что Инна тащит в гору тяжело груженные сани. — Здесь так странно и пусто, таких мест раньше было много, очень много. Когда вы подниметесь выше, вы поймете. Когда Земля была молодая, существовало много мест, подобных этому. Из их глубины вытекало то, что майя называли дыханием своего бога. Потом материки стали двигаться быстрее, и таких мест оставалось всё меньше. Старые засыпало, а новые не появлялись, потому что внутри, под нами становилось всё холоднее…
— Излучение нижних слоев мантии, — прокомментировал Ковальский.
— Ты очень умный, Женечка, — Инна улыбнулась где-то внутри каждого из нас. — Ты умный, и, пожалуй, если бы я решила завести ребенка, я родила бы его от тебя. Не обижайся, Роби, но из тебя не вышел бы отец. Я всех вас люблю, вы такие замечательные, вы прошли со мной тяжелый путь. Пусть другие понесут знание дальше, вы останьтесь со мной, ненадолго…
— Ты устроишь цепную реакцию?
— Я не могу это передать. Это как огромная скала, которая стоит недвижимо, но ей не хватает самой малости, чтобы обрушиться. Сегодня она качается, она потеряла равновесие, и только я могу не дать ей укрепиться на старом месте. Я люблю вас, мальчики, но вы не сумеете ее сдвинуть… Пусть придут другие.
— Сдвинется то, что мы не можем сдвинуть втроем, — сказал Юджин, обнимая нас за плечи.
Я поймал кусочек его ревности. Ревность жила в Бобе и даже, оказывается, пустила корни во мне. Многое не менялось, слишком многое. Каждый из нас хотел получить право на эту женщину. Роберт баловал ее семь лет, а я имел основания полагать, что семь последних дней стоили каждый целого года. Самой нелепой казалась ревность Юджина: это была ревность энтомолога, поймавшего новую бабочку, ревность первооткрывателя, ведь он задолго до нас понял ее ценность.
— Ты нас использовала, — без обиды заявил Ковальский. — Мне только любопытно, ты заранее предвидела всё, что произойдет?
Мы с Бобом на пару только хихикнули, но Инка, видимо, отучилась притворяться. Она телесно оставалась женщиной, но разговаривала как живая вычислительная машина, или, напротив, как древний мудрец.
— Не возводи меня в сан божества, Женечка. Каждый из нас прошел свою дорогу, мне лишь хотелось, чтобы в конце пути со мной рядом оказались мужчины, которые способны полюбить меня. Полюбить такую, какая я есть. Это было крайне важным, оказаться в кругу преданных мужчин. Без этого мы не прошли бы внутрь святилища, хотя никакого святилища давно нет. Больше я ничего не знаю, я не ясновидящая. Помните сказочку детскую про Волшебника Изумрудного города? Там девочка очень хотела вернуться домой…
— И с ней повсюду шатались железный дровосек, огородное пугало и этот… трусливый лев?
— Замечательная память, Герочка. Тебе даже не требуется объяснять, кто есть кто. Кстати, Роби, лев в конце пути стал смелым.
— Спасибо, Инночка, за мою завидную роль! — с чувством произнес Ковальский. — А в одиночку девочка дорогу домой найти не сможет?
— Я раньше думала… — Инна поцокала языком. — Я думала, что останусь тут надолго. Теперь я вижу, что заберу отсюда еще кое-что, и меня желательно охранять. Подождите двое суток. Если я не справлюсь…