Занавес опускается: Детективные романы
Шрифт:
Повозившись с ширмами, они наконец умудрились расставить их так, что свет из окна падал только на мольберт и не мешал Агате хорошо видеть сцену.
Часы на центральной башне — они, разумеется, назывались Большие часы — начали бить одиннадцать. За кулисами открылась и закрылась дверь, и ровно с одиннадцатым ударом на освещенной сцене, как по сигналу, появился сэр Генри в образе Макбета.
— Вот это да! — прошептала Агата.
— Удручающе нелепый костюм, — сказал ей на ухо Седрик. — Но, при всей его нелепости, по-своему хорош. Или вы так не думаете? Слишком затейливый?
—
В полдень Агата оторвалась от работы, прислонила набросанный углем эскиз к бордюру сцены и отошла на несколько шагов в глубь прохода. Сэр Генри, кряхтя, снял шлем и неуверенно прошагал к стоящему в кулисах креслу.
— Наверно, хотите отдохнуть? — покусывая палец и вглядываясь в рисунок, сказала Агата.
— Да, кажется, капельку устал.
Но по его виду она поняла, что устал он гораздо больше, чем капельку. К сеансу он загримировался, положил под глаза темные тени, подкрасил усы и подклеил к эспаньолке длинные пряди накладных волос. Даже под слоем грима лицо его выглядело осунувшимся, и голову он держал уже не так прямо.
— Надо вас отпустить, — решила она. — Вы не очень замучились? Знаете, как бывает — иногда обо всем забываешь.
— Или о многом вспоминаешь, — он улыбнулся. — Я вот вспоминал сейчас свой текст. Эту роль я первый раз сыграл в девятьсот четвертом году.
Агата вскинула на него глаза — он начинал ей нравиться.
— Это прекрасная роль, — сказал он, — прекрасная.
— Я вас в ней видела пять лет назад, вы меня потрясли.
— Я играл ее шесть раз, и с огромным успехом. Мне Макбет никогда не приносил несчастья.
— Я слышала, актеры относятся к этой роли с суеверным страхом. Цитировать из «Макбета» считается дурной приметой, да? — Агата быстро подошла к рисунку и большим пальцем стерла слишком выделявшуюся линию. — А вы верите, что эта роль приносит несчастье? — без особого интереса спросила она.
— Другим актерам приносила, — совершенно серьезно ответил он. — Когда идет «Макбет», за кулисами всегда напряжение. Все очень нервничают.
— Из-за того же суеверного страха?
— Да, страх есть. И никуда от него не денешься. Но мне с «Макбетом» всегда только везло. — Его усталый голос вновь окреп. — Было бы иначе, думаете, я выбрал бы эту роль для своего портрета? Ни в коем случае. Ну-с, — к нему вернулась галантная игривость, — вы позволите мне бросить всего один беглый взгляд, прежде чем я вас покину?
Его просьба не вызвала у Агаты восторга, тем не менее она взяла эскиз, отошла с ним подальше от сцены и повернула его лицом к сэру Генри.
— Вы пока вряд ли что-нибудь поймете, — сказала она. — Это еще только наметки.
— Да-да. — Он сунул руку в карман и достал оттуда пенсне в золотой оправе. Картинка была забавная: Макбет с пенсне на носу важно разглядывал собственный портрет. — Какая же вы умница, — сказал он. — Очень похвально.
Агата убрала рисунок, и сэр Генри медленно поднялся с кресла.
— Так в путь! — воскликнул он. — Мне надо переодеться.
Привычно поправив плащ, он подтянулся,
— Благослови вас бог и всех, кто злого случая игру направить хочет к миру и добру, — подхватила Агата, радуясь, что так кстати вспомнила ответную реплику.
Сэр Генри перекрестился, хмыкнул и прошествовал между декорациями колодца за сцену. Хлопнула дверь, и Агата осталась одна.
Она решила, что сразу начнет работать на большом холсте. Никаких подготовительных эскизов она больше делать не будет. Время поджимало, и к тому же замысел картины был ей теперь полностью ясен. Да, ничто несравнимо с той минутой, когда видишь перед собой туго натянутый холст и приближаешь к нему руку, чтобы нанести самый первый штрих. Затаив дыхание Агата провела по холсту углем. Холст отозвался тихим звуком, похожим на глухой удар барабана. «Поехали!» — сказала она себе.
41
«Макбет», акт II, сцена 4.
Прошло около часа: рождавшиеся под ее рукой линии и тени соединялись в гармоничное целое. Расхаживая перед мольбертом, она то расставляла острым концом угля акценты, то поворачивала уголь и проводила его широкой боковой поверхностью по зернистой глади холста. Худая, черная от угля рука Агаты сейчас словно вобрала в себя все ее мысли и чувства. Наконец Агата отошла от мольберта шагов на десять, неподвижно застыла, потом закурила сигарету и, взяв тряпку, начала чистить холст.
— Вам что, не понравилось? — раздался резкий высокий голос.
Агата дернулась, как от удара током, и обернулась. В проходе, широко расставив ноги и засунув руки в карманы передника, стояла та самая девочка, которая вчера дралась в саду.
— Как ты сюда вошла? — строго спросила Агата.
— Через заднюю дверь. Мне не разрешают сюда ходить, так я потихоньку. А зачем вы стираете? Вам разве не нравится?
— Я не стираю. Все осталось. — Контуры рисунка действительно остались на холсте. — Лишний уголь надо счищать, — лаконично объяснила Агата. — Иначе он смешается с красками.
— А что вы рисуете? Как Нуф-Нуф в смешной костюм нарядился, да?
Агата опешила: она думала, что это прозвище было изобретением и единоличной прерогативой мисс Оринкорт.
— Я его зову Нуф-Нуф, — словно прочитав ее мысли, сказала девочка. — И Соня тоже его так зовет. Она от меня научилась. Когда я вырасту, то буду как Соня.
— Понятно. — Агата открыла ящик и начала рыться в красках.
— Это ваши краски?
— Да. — Агата пристально на нее посмотрела. — Именно так. Мои.