Занавес приподнят
Шрифт:
— Ты слишком ничтожен, Лулу, чтобы оскорбить меня. Лгать ты мастер, это я давно знаю. Но на этот раз тебе не повезло. Здесь все знают, что бакалейщик, о котором ты плел всякую чушь, мой постоянный гость… А ты напялил на себя эту барсолину и пальто, по которым, наверно, кто-нибудь плачет, и вообразил, что прикрыл ими свою низость?! Думал, поверят тебе, а не мне? Ты ведь даже не сутенер! У них хоть какие-то принципы, постоянство, а ты просто мошенник — без совести, без чести. Мокрица! — И тоном, не предвещавшим Лулу ничего доброго, Сузи заключила: — Катись-ка поживее с нашей улицы, пока
Лулу невольно сжал кулаки и готов был ударить Сузи, по вовремя сдержался, сообразив, что в противном случае быть ему распластанным на асфальте. Пятясь и с тоской оглядываясь по сторонам, он ушел, сопровождаемый всеобщим хохотом, каскадом самых нелестных прозвищ и замечаний.
Почувствовав себя в безопасности, он дал волю своей мстительной фантазии.
— Погодите! Будет и у нас «ночь острых топоров», — шептал он, — и будет похлеще, чем у немцев «ночь длинных ножей»!.. Я тебе, гадюка, все припомню! Пусть только вернутся Думитреску и Сима…
Не доходя до Нерва-Траян, Лулу завернул в невзрачное кафе своего давнего знакомого, некогда комиссара полиции, господина Вилли. Здесь он был завсегдатаем, как, впрочем, и вся основная клиентура, состоявшая из картежников-профессионалов и фальшивомонетчиков, мастеров спекулятивных махинаций и сутенеров, исключенных из гимназий и университетов прожигателей «готовых денег» с их очередными возлюбленными, девицами и дамами. Бывали здесь, конечно, и сыщики, и легионеры.
Кафе «Ла Вилли» было открыто почти круглосуточно, во всяком случае со двора. Войдя в него, посетитель попадал в узкий и длинный проход, вдоль которого, друг за другом тянулись двери номеров. Мужчины входили сюда как на выставку: за большой стеклянной стеной в просторной и прокуренной комнате, именовавшейся салоном, в обществе огромного датского дога и откормленного бульдога восседали в разноцветных купальниках обладательницы желтых билетов.
Когда Лулу Митреску прошел со двора в кафе, из большого «Телефункена» гремел голос диктора:
«Здесь Румыния, радиопост Бухарест-один!..
Сегодня в 10 часов утра в королевском дворце его величество король великой Румынии Кароль Второй принял присягу бывшего министра путей сообщения господина Гельмеджяну в связи с назначением его министром иностранных дел.
Будапешт. Германский линкор «Адмирал граф фон Шпее» повредил два средних английских броненосца и вывел из строя один тяжелый броненосец.
Лондон. Прибывшие во Францию английские войска разместились на одном из участков неприступной фортификационной линии Мажино…»
Лулу остановился, чтобы послушать последние известия, но тут кто-то положил ему на плечо тяжелую руку.
— Привет, старина! — обратился к Лулу плотный лысый мужчина с сигарой во рту.
— Салют… — ответил Лулу нехотя. — Что скажешь?
— Партию покера по случаю рождества?
Лулу поморщился, оглядел кафе флегматичным взглядом и вроде бы без всякого желания согласился.
— А монеты есть?
Лулу утвердительно кивнул.
— Покажи, — недоверчиво процедил лысый сквозь зубы с зажатой в них сигарой.
Лулу важно запустил руку в карман и позвякал монетами, но,
«Телефункен» продолжал греметь:
«София. Парижская полиция неожиданно заняла бюро испанских беженцев…
Париж. Экспорт кофе из Голландской Индии катастрофически падает…»
— Ня Георгицэ, скорее! Радиожурнал! — крикнул Войнягу хозяину пансиона, когда тот вернулся из погреба с тарелкой солений. Под утро, считал он, всем понадобятся.
— Давно передают? — спросил старик, входя в комнату.
— Только начали, — ответил Морару, оторвавшись от разговора с Вики.
«Берлин. Министр пропаганды третьей империи доктор Геббельс, выступая на собрании переселенцев из Балканских стран, посвященном рождественским праздникам, сказал: «Либо мы должны выиграть нынешнюю войну, либо мы перестанем существовать как великая держава!»
— Невелика потеря, если все сразу подохнете!.. — буркнул Войнягу.
Ня Георгицэ раздраженно махнул рукой:
— Не мешай!
— Опять политика? — недовольно произнесла мадам Филотти, покачав головой. — Сегодня рождество! Лучше ешьте голубцы. Видите, они с лозовой листвой! Это я на базаре Святого Георгия…
— Дайте же, люди добрые, послушать журнал! — взмолился ня Георгицэ. — Ну сколько можно просить вас не мешать?!
«Монтевидео. Германский линкор «Адмирал граф фон Шпее» оказавшийся в безвыходном положении, по приказу канцлера рейха Адольфа Гитлера был потоплен своим экипажем в 23 часа 07 минут по Гринвичу…
Осло. Итальянский дуче Бенито Муссолини выступил с большой речью…
Копенгаген. Французское правительство усилило репрессии против коммунистов. В округе Сен-Дени арестовано 25 человек. Среди них имеются женщины. Эта группа занималась распространением нелегальной газеты «Юманите», которая, несмотря на преследования, продолжает выходить…
Лондон. Землетрясение в Турции. Эпицентр находится в…»
Морару встал из-за стола и, подойдя к приемнику, повернул ручку:
— Хватит политики. Все равно «эпицентр» не там, где его ищут господа… Послушаем-ка лучше музыку!
Аурел пригласил на вальс Вики, потом тетушку, чем доставил ей особое удовольствие.
…Было далеко за полночь, когда в пансионе погас свет. Заснули быстро и крепко. Даже Аурел Морару, который пытался еще раз обдумать события минувшего дня, едва закрыв глаза, погрузился в сон и не услышал, как раздался стук в дверь.
В комнату мужчин вошла перепуганная мадам Филотти и стала будить ня Георгицэ. Проснулись и остальные.
— Стучат! — тревожно сказала хозяйка.
Морару накинул пальто и, затаив дыхание, вышел в сени. Спросонья и от волнения он не сразу узнал голос Лулу.
Ня Георгицэ, стоявший позади племянника, скорее догадался, чем узнал по голосу, кого это принесло перед самым рассветом.
— Спроси, чего ему надо? — сердито сказал он.
Но Морару молча открыл дверь. Лулу был в одном джемпере, словно на улице стояла весенняя теплынь.