Занимательная механика
Шрифт:
— Дядя Федя…
— Дядя Федя не скажет, — решительно произнесла Оксана. — И правильно сделает.
— Почему правильно? — Лариса удивленно посмотрела на мать.
— Потому что это ваша игра и вы сами должны разобраться между собой. — Оксана потрепала дочь по волосам и велела: — Все, смена закончилась, меняйтесь!
— Тетя Ксюха, я хочу красный кораблик, — заскулил кто-то из следующей троицы счастливчиков.
— Тетя Ксюха, а я хочу белый!
— Белый мой! Я его сразу забил.
Волков усмехнулся.
Но рассмешили его не требования малышни, а их обращение — «тетя Ксюха». Дети тусовки. С самого рождения они
Самого Волкова дети начинали звать «дядя Очкарик», но долго не выдерживали: во-первых, не удобно, на язык плохо ложится, а во-вторых, мелкие никак не могли понять, почему — Очкарик, если дядя Федя никогда в жизни не носил очки? Подрастая, они узнавали, что кличка приклеилась к Волкову из-за ума: слишком хорошо учился в школе и институте, слишком хорошо работает, поэтому — или Очкарик, или Умник, люди редко страдают богатством фантазии. Узнавать-то узнавали, но для них он уже был дядей Федей, кличка же оставалась для друзей и сослуживцев.
А очки… чтобы носить очки, недостаточно быть умным, нужно плохо видеть.
— Соскучился?
Голос Оксаны вернул Федора в реальность.
— Нет, — протянул он в ответ. — Задумался.
И привычным жестом потер пальцами переносицу.
— Настоящий мужик даже на отдыхе думает о работе, — подначила Волкова Рита.
— Откуда ты знаешь, что он о работе думал?
— Ты на рожу его посмотри, — рассмеялась «тетя Шашка». — С таким выражением только о ней, родимой, и думать. Не о женщинах же.
— О некоторых женщинах только с такой рожей и следует думать, — усмехнулся в ответ Федор.
— Очкарик, здесь же дети!
— А что я сказал?
— Не сказал, а подумал!
Рита и Оксана переглянулись и прыснули.
— Блин, девчонки, не мучайте меня, а? — жалобно попросил Федор.
— Десять минут пробыл с детьми и уже измучился?
— Мужики, они такие… Никакой выносливости.
Женщины расхохотались. Волков улыбнулся, вновь потер переносицу и нашел взглядом сына, который играл с Костиком и позабывшей обиду Ларисой в салки. Визг, смех… Степке у Стрекаловых хорошо: и места много, и друзья давным-давно знакомые, можно сказать, в колясках рядышком лежали. Впрочем, здесь почти все могли похвастаться тем, что знают друг друга с пеленок.
— Владик, ну кто же так рулит? — Рита присела на корточки и принялась помогать малышу отвести от берега застрявший катер.
— Мы с Шашкой здесь еще побудем, — сказала Оксана. — А ты, Очкарик, можешь двигать к мужикам, иначе совсем закиснешь.
— Охотно, — не стал спорить Волков. — Тем более Петрович грозился выкатить какой-то необыкновенный херес на дегустацию.
— Смотрите не надегустируйтесь до остекленения.
— Ты же нас знаешь.
— Поэтому и предупреждаю, — рассмеялась Оксана. — За ужином вы должны быть как огурцы. Ночью нажретесь.
Ужины в доме Стрекаловых длились долго, с обстоятельными беседами, дружескими сплетнями, шутками и обязательным присутствием детей. Зато потом наступало время «взрослых» разговоров под звяканье хрусталя и минимум закуски. Бывало, мужики отправлялись спать после пробуждения детей,
— Повезло нам с тобой.
— Да уж.
Оксана потрепала Волкова по волосам и чмокнула в щеку. Как сестра. Родились в одном роддоме, с разницей в неделю, выросли в одном дворе, вместе учились. И при этом никогда, даже когда у пятнадцатилетнего Очкарика гормоны плясали джигу, он не рассматривал Ксюху как объект внимания. А все потому, что еще в первом классе не по годам серьезный малыш Илья Стрекалов, которого с пяти лет звали Петровичем, заявил, что женится на красавице Ксюхе. А слово друга в их компании всегда было законом.
— Петрович с Левой в кабинете засели.
Волков еще раз посмотрел на сына, развернулся и направился к дому.
— Потрясающе, — прошептал Корзинкин, проводя пальцами по цепи. — Считай, Петрович, что ты меня в очередной раз удивил.
— Но не так, как в прошлый раз, — уточнил Стрекалов.
— Ты имеешь в виду часы?
— Угу.
— Пожалуй, — признал после паузы Лева. — Часы, насколько я понимаю, были для тебя некой вершиной. Так?
— Верно, — согласился Петрович.
— А это — заготовка. Часть чего-то большего.
— Угадал.
— Но все равно потрясает.
Конструкция, что произвела столь сильное впечатление на Корзинкина, не была особенно сложной. Две шестерни, одна побольше, снабженная рукоятью, другая поменьше, сантиметров десяти в диаметре, были установлены на штативы и связаны между собой цепью. Обычная передача, какую увидишь в любом велосипеде. Вот только сделаны были шестерни, штативы и цепи из стекла. Каждое звено отлито с необычайным тщанием, скреплено с другими тончайшими металлическими стержнями, и гибкостью стеклянная цепь не отличалась от обычной.
— Чего ты задумал? — осведомился Корзинкин. — Стеклянный велосипед?
— Его уже делали, — серьезно ответил Петрович. — Есть сведения, что Орлов…
— Граф?
— Нет, купец, основатель лучшего в России стекольного производства. — Стрекалов прищурился: — Так вот, есть сведения, что он сделал стеклянный велосипед. Целиком стеклянный — от сиденья до колес. Только шины стояли обычные.
— И на нем можно было ездить?
— Разумеется, можно. — Стрекалов провел рукой по цепи и задумчиво добавил: — Дети катались.
— Игрушка.
— Уникальная игрушка, — уточнил Илья.
Внешне Стрекалов и Корзинкин были и похожи и не похожи друг на друга. Оба невысокие, оба, несмотря на относительную молодость — даже сороковник не разменяли, разве это возраст? — растеряли почти всю шевелюру. Вот только Лева оставшиеся на висках и затылке волосы отращивал и вязал в игривый хвост, а Илья брил голову почти под «ноль». Оба не отличались худобой, но Корзинкина можно было свободно назвать «несколько полным» (злопыхатели и вовсе предпочитали термин «расплывшийся»), а вот при взгляде на плотного Стрекалова люди понимали, что он не забывает посещать спортивный зал. Лицами же друзья были абсолютно не похожи. У Левы — античной лепки, глаза чуть навыкате, нос чеканного профиля, у Ильи — круглое, непримечательное, с носом картошкой и сохранившимися с самого детства толстыми щеками. «Рожа рязанская», смеялась Оксана, однако во взгляде маленьких серо-стальных глаз Стрекалова читались глубокий ум и неукротимая решительность. Предки Ильи были деревенскими, но не деревенщиной.