Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев
Шрифт:
Я 6 тоже выступал Наполеоном,
И гордо голову свою носил,
И милостей у сильных не просил.
А так - перед любым, кто выше чином,
Приходится сгибаться мне кольцом.
Однако это вовсе не причина,
Чтобы честить меня повсюду подлецом!
– Чацкий назвал вас подлецом не только потому, что вы подхалим, - не сдавался Тугодум.
– Вспомните Софью. Вот она, главная ваша подлость!.. Товарищ комиссар!
– обратился он к Чубарькову.
– Вы, может, думаете, что он на самом деле
– Гражданин Молчалин!
– строго обратился к Молчалину Чубарьков.
– Это верно? Отвечай суду чисто и, как говорится, сердечно.
Алексей Степанович и тут не стал отпираться.
Молчалин
Не стану врать: таким, как я, от века
Была нужна высокая опека
И вот любовника я принимаю вид
В угодность дочери такого человека,
Который кормит и поит,
А иногда и чином наградит.
– Ну что?
– торжествовал Тугодум.
– Убедились?.. Все слышали? Сам признался в своей подлости!
Но Молчалина ничуть не смутил этот новый выпал. Уверенно и спокойно продолжал он развивать свою жизненную программу.
Молчалин
А что худого в том, чтобы, к примеру,
Чрез сердце женщины добыть себе карьеру,
Когда судьбой посажен ты на мель?
Не так ли поступал Жюльен Сорель?
– При чем тут Жюльен Сорель?
– возмутился Тугодум.
– Жюльен Сорель человек гордый, самолюбивый. Может быть, даже безрассудный. Он не мелкий подхалим вроде вот этого. И уж во всяком случае, не трус!
– А это мы сейчас увидим, - сказал комиссар.
Звякнув председательским колокольчиком, он громогласно объявил:
– По просьбе истца вызывается свидетель... Как, говоришь, его звать, этого твоего дружка?
– обернулся он к Молчалину.
– Жюльен Сорель, - пояснил я, - главный герой романа французского писателя Стендаля "Красное и черное". Вы, впрочем, ошибаетесь, комиссар, называя его другом господина Молчалина...
Алексей Степанович тотчас же поддержал меня.
Молчалин
Вы правы. Мы с ним вовсе не друзья.
Но защитит меня он от навета.
Monsieur Сорель! От вашего ответа
Зависит репутация моя!
Любили вы мадмуазель Ла Моль?
Или, как я, свою играли роль?
– Да, я играл роль и не скрываю этого, - громко объявил Жюльен Сорель, поднимаясь из публики на просцениум и смело обратившись к судьям.
– Играл, и при этом весьма искусно. Я действовал расчетливо и точно. Не давал воли своим чувствам. Когда сердце мое начинало биться чуть сильнее, я чудовищным напряжением воли заставлял себя быть холодным как лед.
– Это зачем же?
– удивился простодушный комиссар.
– Чтобы пробудить и удержать ее любовь, - отвечал Жюльен.
– Ведь только холодностью
– А-а, значит, вы ее все-таки любили?
– обрадовался Тугодум.
– Только притворялись холодным, а на самом деле любили? Не то что этот!
– Он презрительно показал на Молчалина.
– Мысль, что я могу стать зятем маркиза де Ла Моль, - печально усмехнулся Жюльен, - заставляла мое сердце трепетать гораздо сильнее, чем это могла сделать самая глубокая и самая искренняя любовь к его дочери.
– И неужели вы при этом совсем не думали о ней?
– спросил я.
– О ее чувствах?
– Я играл на ее чувствах, как виртуоз пианист играет на фортепьяно, ответил он.
– Но ведь вы разбили ей сердце!
– выкрикнул из зала негодующий женский голос.
– Всяк за себя в этой пустыне эгоизма, называемой жизнью, - холодно пожал плечами Жюльен.
– И вам не совестно?
– выкрикнул тот же голос.
– В самом деле, - сказал я.
– Ума и таланта вам не занимать. Энергии тоже. Неужели у вас не было другого способа удовлетворить свое честолюбие?
– Укажите мне, где он, этот другой способ?
– вспыхнул Жюльен.
– Вы правы: я не глуп и довольно энергичен. Скажу больше: я сделан из того материала, что и титаны великой революции. Родись я тремя десятилетиями раньше, я стал бы генералом Конвента, маршалом Наполеона... Но в наш подлый век для таких, как я...
– Что вы имеете в виду, говоря о таких, как вы?
– спросил я.
– Вы ведь знаете, - отвечал Жюльен, - я плебей, сын плотника. Так вот, в наши гнусные времена, когда на троне опять Бурбоны, для таких, как я, остались только два пути: угодничество, расчетливое благочестие или...
– Или?
– подбодрил его я.
– Любовь. Пусть даже притворная.
Молчалин, почувствовав, что дела его пошли на лад, решил еще более упрочить свои позиции.
Молчалин
Он ранее родиться был бы рад.
Он стал бы маршалом иль генералом.
А я, родись хоть тридцать лет назад,
Остался бы таким же бедным малым.
Хоть мне иная ноша по плечу.
А я ведь тоже многого хочу!
В моей душе кипят такие ж страсти,
И гордые мечты, и жажда счастья...
Избравши для себя благую цель,
Как мой собрат французский мсье Сорель,
Я, чтобы достичь вернее этой цели,
Избрал себе и путь месье Сореля.
Зачем же удостоен он венца,
А я - позорной клички подлеца?
Этот монолог произвел сильное впечатление на комиссара Чубарькова.
– А что, братцы?
– растерянно сказал он - Молчалин то ведь, пожалуй, прав... Живи он в другую эпоху, может, и впрямь развернулся бы, показал себя. А тут, видишь, среда заела...