Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев

Сарнов Бенедикт Михайлович

– Ну а Плюшкин?
– спросил я.

Собакевич отреагировал незамедлительно:

– Это такой дурак, какого свет не производил.

– Гм... Дурак?
– не смог я скрыть своего удивления.
– Мне, признаться, казалось, что у него совсем другие недостатки.

– Дурак и мошенник, - повторил Собакевич.
– И вор к тому же, - добавил он, подумав.

– А Ноздрев?
– спросил Тугодум - Интересно, что он скажет о Ноздреве, шепнул он мне.

– Он только что масон, а такой же негодяй, как они все, - не задумываясь отвечал Собакевич.
–

И скряга. Такой скряга, какого вообразить трудно. В тюрьме колодники живут лучше, чем он.

– Какой же он скряга!
– попытался поспорить с ним Тугодум - Вы, наверно, его с Плюшкиным спутали.

Собакевич на это отвечал:

– Все они одинаковы. Все христопродавцы. Разве только Коробочка... Да и та, если правду сказать, свинья.

– Как? И она, по-вашему, тоже мошенница?
– разинул рот Тугодум.

– Сказал бы другое слово, - мрачно пробурчал Собакевич, - да только что в такой благородной компании неприлично. Она, да еще этот бандит Манилов это Гога и Магога!

– Ну что, господа? Что я вам говорил?
– ликовал Джингль.
– Теперь вы сами убедились: я был прав. Все негодяи. Все подлецы. Все жулики. Все до одного люди замаранные. Весьма.

– Если верить Собакевичу, это действительно так, - согласился я Однако ведь Собакевич... Впрочем, сейчас вы сами все поймете... Скажите, друг мой, - обратился я к Собакевичу.
– Знаете ли вы мистера Пиквика?

– Как не знать, - отвечал Собакевич.
– Его тут у нас каждая собака знает.

– И какого вы мнения о нем?

– Первый разбойник в мире.

Этот свой приговор Пиквику Собакевич произнес с такой же твердой убежденностью, с какой он отпускал все прежние свои нелестные характеристики.

– Пиквик разбойник?!
– еле смог выговорить Джингль.

– И лицо разбойничье, - с тою же мрачной убежденностью продолжал Собакевич.
– Дайте ему только нож, да выпустите его на большую дорогу, зарежет, за копейку зарежет.

Тут к Джинглю вернулся дар речи.

– Клевета, сэр!
– завопил он.
– Наглая, постыдная ложь! Пиквик золотое сердце! Добряк из добряков! Сам убедился. Был виноват перед ним. Весьма. Но раскаялся... Нет, сэр! Пиквика я вам в обиду не дам. Всякий, кто посмеет сказать что-нибудь плохое про Пиквика, будет иметь дело со мной! Сейчас же, сэр, возьмите назад свои позорные слова, или я вырву их у вас из глотки вместе с языком!

– Успокойтесь, Джингль, - умиротворяюще сказал я.
– Репутации мистера Пиквика ничто не угрожает... Про Пиквика я спросил его нарочно, ради вас. Чтобы вы, так сказать, на собственном опыте убедились, как можно доверять отзывам Собакевича. Нет, дорогие друзья! В том-то и дело, что партнеры Чичикова по его жульническим сделкам вовсе не негодяи!

Джингль сокрушенно потупился:

– Сам вижу. Обмишурился. Дал маху. Ошибся. Весьма. Какие там негодяи! Смешные провинциалы. Простаки вроде мистера Уордля.

– Вот это верно!
– сказал Тугодум.
– И выходит, что "Мертвые души" тоже плутовской роман.

– Это почему же?
– поинтересовался я.

–

Ну как же! Ведь вы сами мне объяснили, что там всегда в центре ловкий плут, который разъезжает по свету и всех кругом дурачит.

– Кто скажет, что это не так, пусть первый бросит в меня камень, решил подвести итоги Остап.
– В связи с этим предлагаю принять господина Чичикова не в почетные, а в действительные члены нашего славного Сообщества!

– Правильно!..

– Верно!

– Браво!..

– Гип-гип, ура!
– радостно откликнулся на это предложение зал.

Тугодум ликовал вместе со всеми. И только я один не принимал участия в этом общем ликовании.
– А вы что? Не согласны?
– спросил у меня Тугодум, почуяв неладное.

– Ты, как всегда, поторопился, мой друг, - сказал я, и сбил с толку все это почтенное собрание... Нет, господа!
– повысил я голос - "Мертвые души" не плутовской роман. Во-первых, потому, что Манилов, Плюшкин, Коробочка - не просто деревенские простаки, ставшие жертвами плута. Они сами - мертвые души. А во-вторых, что ни говори, Чичиков - не совсем обыкновенный плут. Поэтому я бы все-таки советовал вам принять его не в действительные, а в почетные члены вашего славного Сообщества... Этой высокой чести он безусловно достоин.

– Хоть убейте, а я так и не понял, что вы имели в виду, когда сказали, что Чичиков не совсем обыкновенный плут?
– спросил меня Тугодум, когда мы с ним наконец остались одни.

– Ты правильно сделал, что не стал спрашивать меня об этом там, сказал я.
– Вопрос этот не такой уж простой, и нам с тобой лучше обсудить его...

– Без них?

– Во всяком случае, не в этой густой и пестрой толпе... Скажи, я ведь не ошибся? По-моему, ты был слегка обескуражен, когда Ноздрев, этот вдохновенный лгун, вдруг сказал правду.

– Про то, что Чичиков скупал мертвые души? Ну да, конечно... Войдите в мое положение: то я ору, что ни одному его слову нельзя верить, а то вдруг сам же за него и заступаюсь. Хотя, знаете, как говорят в таких случаях: даже часы, которые стоят, один раз в сутки показывают время правильно.

– Два раза, - поправил я.

– Да, часы два раза. А вот Ноздрева на два раза не хватило. Один раз не соврал, и то спасибо.

– Ошибаешься. Он не только про мертвые души не соврал. Вспомни-ка его реплику про Наполеона. "Они с Чичиковым, - сказал он, - одного поля ягоды".

– Ну, знаете!
– возмутился Тугодум - И это, по-вашему, правда? Наполеон, что ни говори, был человек не обыкновенный. А Чичиков... Это только такой пустозвон, как Ноздрев, мог поставить Чичикова на одну доску с Наполеоном.

– О нет!
– возразил я - Сопоставление это вовсе не так глупо. И принадлежит оно не Ноздреву...

– А кому же?

– Самому Гоголю.

– Хоть убейте, не понимаю, про что вы толкуете!
– возмутился Тугодум. Неужели вы всерьез считаете, что между Наполеоном и Чичиковым и в самом деле есть что-то общее? Да мало ли что там могло померещиться Ноздреву или дураку полицмейстеру!