Занимательные истории, новеллы и фаблио
Шрифт:
– Откровенно говоря, я не любитель монастырей. Я рожден для радости, веселья, удовольствий, я любитель шумных компаний и не рискну отправиться в заведение, которое выведет меня из строя на добрых полгода.
– Но жена...
– Жена может интересовать, если пользуешься ее услугами. Но не в том случае, если в силу ряда серьезных причин должен твердо от нее отказаться и жить от нее подальше.
– В том, что вы говорите, сквозит какая-то чрезмерная суровость.
– Вовсе нет, скорее философия. Сейчас так принято: кто не следует голосу рассудка, тот слывет
– Все же следует предположить в вашей жене какие-то несовершенства, поясните мне, что это: врожденный недостаток, нехватка терпимости, неумение себя вести?
– Всего понемножку... всего понемножку, сударь. Но оставим это, прошу вас, и вернемся к нашей красотке госпоже де Ранвиль. Чего же ради, не понимаю, вы были в Орлеане, если не развлеклись с этой особой; с ней имели дело абсолютно все.
– Не совсем все, вот видите – я с ней не был. Не люблю замужних женщин.
– С кем же, сударь, простите за излишнее любопытство, вы проводите время?
– Прежде всего – дела, а затем одна очаровательная особа, с которой я ужинаю время от времени.
– Вы, сударь, не женаты?
– Женат.
– И где ваша жена?
– Оставил ее в провинции, подобно тому, как вы оставили вашу в Сент-Оре.
– И вы женаты, сударь, тоже женаты, собрат по несчастью. Так, ради Бога, расскажите о себе.
– Разве я еще не говорил, что муж и рогоносец – слова-синонимы? Испорченность нравов, роскошь – все эти соблазны толкают женщину к падению.
– О! Это верно, сударь, как это верно!
– Вы говорите словно сведущий человек.
– Отнюдь нет. Однако как хорошо, сударь, что некая очаровательная особа утешает вас в отсутствие покинутой супруги.
– Да, особа на самом деле необычайно прелестна, я бы хотел вас с ней познакомить.
– Почту за честь, за большую честь, сударь.
– О! Пожалуйста, без церемоний, сударь. Вот мы и доехали. Сегодня вечером не стану вас занимать, зная, что у вас дела, но завтра непременно приходите к ужину по указанному адресу. Буду вас ждать.
Ранвиль дает адрес с выдуманной фамилией. Попутно предупреждает прислугу. Таким образом, те, кто станет спрашивать его под таким-то именем, без труда сумеют его отыскать.
На следующий день господин Дютур явился на условленную встречу. Благодаря принятым мерам предосторожности он беспрепятственно отыскал жилье господина де Ранвиля, хотя тот и представился под другим именем. После обмена первыми любезностями Дютур, казалось, забеспокоился, не находя обещанного ему божества.
– Нетерпеливый вы человек, – говорит Ранвиль, – вижу, чего ищут ваши взоры. Вы ожидали встретить красивую женщину, и вам уже не терпится попорхать вокруг нее. Привыкший украшать позором лбы орлеанских мужей, вы, как посмотрю, не прочь также обойтись и с парижскими любовниками. Держу пари, вы бы охотно определили мне местечко рядом с беднягой Ранвилем, о котором мы с вами вчера так мило беседовали.
Дютур отвечает как привыкший к победам над дамами мужчина, самоуверенный, но, в конечном счете, недалекий. Беседа принимает шутливый оборот,
– Пойдем, безжалостный, войдем в храм, где вас поджидает богиня.
Произнося это, он заводит Дютура в подготовленный будуар, где любовница Ранвиля в необычайно элегантном дезабилье, но под густой вуалью, возлежит на бархатной оттоманке. Ничто не скрывает ее пышного обольстительного стана, одно лицо остается невидимым. Она заранее предупреждена и готова подшутить.
– Вот уж действительно красавица, – восклицает Дютур, – но отчего лишать меня удовольствия полюбоваться ее чертами, ведь мы не в серале великого визиря!
– Больше ни слова. Все дело в стыдливости.
– Какой еще стыдливости?
– Неужели вы полагаете, что я ограничился бы показом форм и одежд моей любовницы? Разве не станет триумф мой куда полнее, сорви я все покровы и продемонстрируй прелести, чьим счастливым обладателем я являюсь. Но эта молодая женщина отличается особой скромностью, она сгорела бы со стыда от столь детального осмотра. И все же она дала согласие, но непременное условие – лицо закрыто вуалью. Вы наверняка знаете, что такое женская стыдливость и деликатность, господин Дютур, стоит ли человеку столь тонкого вкуса, как вы, напоминать об уважении к подобным вещам!
– Как, вы на самом деле намерены показать мне все?
– Все-все, я ведь уже сказал. Я совершенно лишен ревности. Счастье, вкушаемое в одиночку, кажется мне пресным, я испытываю радость лишь от блаженства, разделенного с ближним.
В подтверждение своих высказываний Ранвиль сдергивает газовую косынку, вмиг обнажая самую прекрасную грудь, какую только можно себе представить. Дютур буквально пылает от вожделения.
– Ну, – спрашивает Ранвиль, – вам это нравится?
– Это прелести самой Венеры!
– Согласитесь, столь белоснежные и упругие полушария созданы для страсти... Прикоснитесь к ним, друг мой, прикоснитесь, порой глаза обманывают нас; я считаю, чтобы вкусить сладострастие, надо использовать все органы чувств.
Не в силах пренебречь безграничной любезностью приятеля, Дютур дрожащей рукой ощупывает прекраснейшую в мире грудь.
– Спустимся пониже, – задирая до пояса юбку из легкой тафты и не встречая никакого противодействия, говорит Ранвиль. – Итак, что скажете об этих бедрах, признайте, святилище любви держится на прекрасных колоннах, не правда ль?
Славный Дютур ощупывает все, что раскрывает перед ним Ранвиль.
– Хитрец, я понимаю вас, – продолжает услужливый друг, – это нежное святилище, прикрытое легким пушком самими грациями... Вы сгораете от нетерпения приоткрыть его, не так ли? Да что уж, бьюсь об заклад, вы не прочь запечатлеть там поцелуй.
Дютур окончательно теряет голову, дрожа, задыхаясь, кружась в водовороте ощущений, от представшего его глазам зрелища. Его снова ободряют... И опытными пальцами он ласкает преддверие храма, сладостно приотворившегося навстречу его желаниям. Припав дозволенным божественным поцелуем, он наслаждается им добрый час.