Занимательные истории
Шрифт:
Шаплен
Шаплен — сын парижского нотариуса; он был гувернером-наставником сыновей г-на де Ла-Трусса, Великого прево. Бутар говорит, будто для пущей важности Шаплен носил шпагу — и даже перестав быть наставником детей прево, по-прежнему не расставался с нею. Родителе Шаплена, не зная, как заставить сына снять шпагу, попросили Бутара с ним поговорить, но тот вместо уговоров пошел на хитрость: он выдумал, будто кто-то, якобы вызванный на дуэль, просит Шаплена быть его секундантом, и наш Шаплен тотчас же повесил шпагу на гвоздь.
Он стал бывать во дворце Рамбуйе в пору начала осады Ларошели Г-жа Рамбуйе говорила мне, что одевался он так, как одевались лет десять тому назад: носил атласный кафтан сизо-голубиного цвета, подбитый зеленым плюшем и отороченный узкою басонною тесьмою, сизо-голубой или зеленой в крапинку. На нем всегда были нелепейшие сапоги с нелепейшими отворотами, вместо кружева он носил тюль. Впоследствии, даже в черном платье, он выглядел также дурно: мне думается, что у него сроду не было ничего нового. Маркиз де Пизани не помню уж
Хотя парик и шляпа у него были старые-престарые, дома он носил еще более засаленный парик и еще более затасканную шляпу. После смерти его матери я видел на нем траурную повязку, до того выцветшую, что она превратилась в желтую. Помнится, он носил куртку из черной тафты в крапинку; не иначе как она была сшита из старой юбки его сестры, у которой он живет. В комнате у него можно помереть с холоду, камин он почти не топит.
Покойный Люилье говорил про Шаплена, что он одевается, как сводник, а Ламотт-ле-Вайер — что он похож на уличного зубодера: дурен лицом, мал ростом и притом всегда плюется. Не понимаю, как у этого краснобая, вечно толкующего о правде, рубящего с плеча, — словом, г-на де Монтозье, — никогда не хватало мужества упрекнуть Шаплена в скаредности. Не раз во дворце Рамбуйе я видел у него такие грязные носовые платки, что от них просто тошнило. Никогда я так в душе не смеялся, как в ту пору, когда он на моих глазах ухаживал за Пеллокен, красивой девушкой, компаньонкой г-жи де Монтозье, которая явно подтрунивала над ним, ибо плащ его протерся до того, что за сто шагов можно было разглядеть отдельные нитки; на беду свою Шаплен стоял у окна, куда падал солнечный луч, и девица Пеллокен могла заметить нитки толщиной в палец.
У Шаплена на уме вечно была только поэзия, хотя он вовсе и не рожден для нее; правда, он не более рожден и для прозы, и во всем, что он пишет, чувствуются какая-то сухость и многословие. Тем не менее после многих переделок он создал два или три вполне сносных стихотворных произведения: «Поэму о Львице», большую часть «Зирфеи» и — самое главное — «Оду кардиналу Ришелье» [271] , которую мне следовало бы упомянуть первой. Г-да Арно (ибо он усердно обхаживал всех, даже Доктора, который в ту пору был в коллеже) и еще кое-кто из друзей Шаплена заставили его внести в эту оду столько исправлений, что она в конце концов приобрела тот вид, какой имеет сейчас; бесспорно, это одно из самых прекрасных произведений на нашем языке. Я нахожу в ней, однако, слишком много рассудочного, слишком много ума, ежели так можно выразиться: ей недостает поэтического пыла, к тому же она, пожалуй, длинновата.
271
«Поэма о Львице» была написана в 1633 г., стансы «Зирфее» были опубликованы в 1660 г., «Ода кардиналу Ришелье» написана в 1633 г.
К этому времени Шаплен уже написал какую-то часть своей «Девственницы» [272] . Г-н д'Андийи, заметив благоприятное впечатление, которое произвела эта ода, решил воспользоваться случаем и сделать что-нибудь для ее автора. Однажды вечером он попросил у Шаплена уже законченные первые две книги «Девственницы»; тот подумал, что они нужны лишь для того, чтобы почитать их на досуге, и дал. Но д'Андийи взял их не только для чтения, ибо через свою сестру, м-ль ле-Местр, он дал понять г-же де Лонгвиль, а затем и ее супругу, какая это будет честь для их дома, ежели Шаплен закончит эту поэму. А надобно сказать, что м-ль ле-Местр до такой степени снискала себе доброе расположение обоих супругов, что, когда г-же де Лонгвиль пришлось поехать в Лион, где граф Суассонский был столь же серьезно болен, как и покойный Король, она препоручила дочь, единственное свое дитя, заботам м-ль ле-Местр, удалившейся к тому времени с сестрою в Пор-Руаяль, где впоследствии она постриглась и умерла монахиней. По возвращении из Лиона г-жа де Лонгвиль спешит увидеть дочь: м-ль ле-Местр хочет возвратить ее матери. «Не надо, — говорит та, — у меня еще некому за ней присматривать; милости прошу, приезжайте погостить ко мне на некоторое время». M-ль ле-Местр пробыла с нею целый год.
272
Имеется в виду эпическая поэма, написанная Шапленом, которая была опубликована в 1656 г. Из 24 песен, по 1200 строк каждая, напечатаны только, первые 12; остальные хранятся в рукописи в Национальной библиотеке.
Вернемся, однако, к г-ну Шаплену. Г-н де Лонгвиль, познакомившись с первыми двумя книгами поэмы, пришел в восторг и сказал г-ну д'Андийи, что сгорает от желания предоставить г-ну Шаплену некую почетную должность. Это передают Поэту, который говорит, что был назначен Двором на должность секретаря посольства (Звание секретаря посольства здесь ошибочно: это секретарь посланника. По существу, только в Венеции имеются секретари посольства: для сношений о посланником эта Республика назначает знатного венецианца. Такое должностное лицо имеется для каждого государства.) графа де Ноая в Риме, но через некоторое время этот г-н де Ноай грубо обошелся с ним; Шаплен покинул его, граф едва не сошел с ума от ярости и лез из кожи вон, чтобы заполучить его обратно; но Буаробер замолвил за Поэта словечко
В то же время Буаробер пожелал устроить Шаплену пенсию в шестьсот ливров из средств Казны. Шаплен, получивший уже три тысячи ливров пенсии — в том числе тысячу ливров от Кардинала, но эта пенсия не была пожизненной, — упросил Буаробера, по его словам (но я в этом сомневаюсь, ибо он был страшно скуп), отдать ее Кольте; тот так в сделал.
Благодаря г-дам Арно Шаплен вскоре стал запросто бывать во дворце Рамбуйе, куда они его ввели. Он сочинил «Императорский венец» [273] , который стал одним из лучших цветков в «Гирлянде Жюли»; затем он написал «Поэму о Львице», которая в сущности не более чем вымысел; он послал ее м-ль Поле с лакеем г-на Годо. Все решили, что стансы эти послал Шаплен, но были уверены, что сочинил их г-н Годо, ибо между ним и м-ль Поле была тесная дружба. Годо был в ту пору в Дрё; ему пишут со всех сторон об его поэме, он отрицает, что написал ее. Вскоре, будучи в Мезьере, м-ль Поле встречает его и говорит ему в упор: «Сейчас же признавайтесь, дружочек, что стихи о «Львице» написали вы». Но это ни к чему не привело. Много времени спустя Шаплену как-то случилось беседовать с м-ль де Рамбуйе; разговор коснулся поэмы, и она, полагая, что говорит о чем-то весьма маловероятном, сказала: «Эти стихи либо г-на Годо, либо ваши?». — «Ну да, — ответил он, — их написал я — и никогда этого не отрицал». М-ль Рамбуйе остолбенела от изумления. «Берегитесь, — сказал он, — я вас еще как-нибудь проведу». И в самом деле, он не преминул это сделать, ибо вскоре написал поэму «Орел Империи — герцогине Жюли» [274] . Поэма эта была отправлена м-ль де Ла-Бросс, одной из дочерей принцессы де Конде, и была написана рукой Шаплена, но печатными буквами. Г-н Годо резко заявил, что они ничего не стоят, и был ближе к истине, чем думал сам. Поэму показали Шаплену, который, желая всех разыграть, взял ее в руки и спросил: «Так, значит, это напечатано?». Ему задают вопрос, какую из двух поэм — эту или «Императорский венец», написанный приблизительно на ту же тему, — он предпочел бы сочинить. Шаплен уклоняется от ответа, но маркиз де Рамбуйе решает за него и говорит: «Он предпочел бы быть автором оды». Услышав это, г-н Годо меняет свое мнение о поэме.
273
«Императорский венец» написан Шапленом в 1633 г.
274
Эта поэма написана осенью 1634 г. и опубликована в 1660 г. без имени автора.
Сперва опасались, как бы снова не начались насмешки насчет влюбленности короля Швеции, о которой все говорили, ибо когда м-ль де Рамбуйе проявила почтительное внимание к Королю, ее стали донимать, что она де в него влюблена; Вуатюр послал ей от имени сего Короля письмо с его портретом, нарядив при этом посланцев на шведский манер.
Вот почему, когда однажды во дворце Конде м-ль де Рамбуйе появилась с бриллиантовой брошью в виде банта, подаренной г-ну де Рамбуйе королем Испании, графине де Шатору, о которой речь пойдет в другом месте, сбитой с толку этими сплетнями, послышалось «Шведский король» вместо «Испанский», и она разболтала о том повсюду. Эти слухи и навели Вуатюра на мысль послать упомянутый портрет и письмо. Позднее, уже после смерти этого государя, г-н д'Андийи и г-н Годо стали выказывать внимание м-ль де Рамбуйе. В конце концов, поскольку никто не знал, что об этом думать, и не мог угадать, кто же написал «Орел Империи — герцогине Жюли», вспомнили, что Шаплен похвалялся провести всех еще раз, и послали к нему Шавароша, дабы спросить у Поэта, не он ли написал «Орла Империи», так же как и «Поэму о Львице», И он сразу же признался в этом столь же простодушно, как и прежде.
Через несколько лет г-жа де Рамбуйе отомстила ему за это. Г-н де Сен-Никола, ныне г-н д'Анже, послал Шаплену альбом гравюр на меди, известных под названием «Шутки Караччо»: это фронтоны генуэзских дворцов. Шаплен дает посмотреть альбом г-же де Рамбуйе. В то же время г-н де Бриенн, не зная, что маркиза уже получила альбом, посылает ей еще один экземпляр, но довольно потрепанный и кое-где порванный. Г-н Конрар пришел к г-же де Рамбуйе, когда у нее были оба альбома. «Прошу вас, — говорит она, — поскольку они переплетены одинаково, передайте от меня альбом господина де Бриенна господину Шаплену, и посмотрим, что он скажет». Конрар относит альбом Шаплену. Тот, пожав плечами, говорит: «Признаться, это меня удивляет: где же теперь искать аккуратных людей, коли г-жа де Рамбуйе стала такой небрежной? Возвращать такую ценную книгу в подобном виде!». Дав ему излить все свое негодование, Конрар рассмеялся и признался в проделке маркизы.