Заноза(Рассказы)

Ленч Леонид Сергеевич

Работник, от которого «очень многое зависит», мигал и мычал нечто благосклонное распахнутым ртом… и спустя некоторое время Петр Михайлович снова вдевал ногу в стремя номенклатурного седла.

Однако после того, как Кардамонова освободили от Книготорга, ему пришлось туго. В разговоре с комсомольцами, которые обследовали книжные магазины города, Петр Михайлович наговорил много лишнего: Элизу Ожешко назвал Лизой Орешко, Джека Лондона — Джеком из Лондона и совершенно банально запутался в трех русских Толстых. К тому же выяснилось, что книжные магазины не выполняют торговый план, в то время

как в подвалах пылятся самые ходкие книжки. Когда в городских инстанциях обсуждали положение дел в Книготорге, там стало известно о неловкой беседе Петра Михайловича с комсомольцами, и это повлекло не только смешки и покачивания головой, но даже гнев у некоторых.

Кто-то сказал:

— Довольно нам уже нянчиться с этим… обалдуем. На низовую его надо послать. Не справляется человек, что же делать?!

Но в эту секунду у работника, от которого «очень многое зависит», к счастью для Кардамонова, вдруг заныл под коронкой зуб. Поморщившись и поелозив языком по больной десне, товарищ подумал, что завтра, пожалуй, придется поехать в поликлинику к милейшей Раисе Матвеевне, и внушительно поправил гневного оратора:

— Ну, особенно-то торопиться с выводами не следует. Ведь живой же человек! Давайте подержим его пока в резерве, посмотрим. И ему тоже будет польза: пусть пока подчитает художественную литературу, восполнит свои, так сказать, пробелы.

На том и порешили.

А тут вскоре освободилось место директора крупной базы промышленных товаров, и Кардамонова послали ее возглавлять. Интересно, что работник, который назвал Петра Михайловича «обалдуем», когда обсуждались дела Книготорга, на этот раз первый поддержал его, сказав:

— Подходящая кандидатура! Он, конечно, далеко не Кант, но человек безупречной честности. А туда именно такого надо.

Через пять месяцев Петр Михайлович оказался под судом. Нет-нет, сам он никакими махинациями не занимался и остался чист, как снег горных вершин! Махинациями занимались его подчиненные и ближайшие помощники. Они ловко пользовались наивностью, доверчивостью и безмятежной до святости неосведомленностью Петра Михайловича в таких скучных материях, как учет и бухгалтерия.

Кардамонову, однако, тоже угрожала опасность наказания по статье уголовного кодекса, карающей за халатность, но на суде выяснилось, что Петр Михайлович много занимался воспитательной работой на базе и даже сам лично делал доклад на тему о моральном облике торгового работника — в общем, старался, как мог. Это приняли во внимание, и Кардамонов по суду был оправдан. Тем не менее с поста директора базы ему пришлось уйти, и снова он оказался «в резерве».

На этот раз пребывание Кардамонова вне местной номенклатуры сильно затянулось. То ли зубы у работников, от которых «очень многое зависит», не болели, и к Раисе Матвеевне незачем было обращаться, то ли по другой какой причине, но Петра Михайловича стали кормить «завтраками» и «послезавтраками».

— Зайдите завтра!.. Позвоните послезавтра! Подумаем! Посоветуемся!

А когда Петр Михайлович приходил в назначенный день, ему говорили:

— Придется тебе, Петр Михайлович, еще потерпеть. Тут Синякин из Утильсырья вроде как собирается на пенсию. Место тихое, спокойное, мы тебя

туда… планируем. Отдыхай пока!

И Петр Михайлович отдыхал, добавляя свежих красок к своей боярской бело-румяности.

От безделья и душевного неблагоустройства мужчину, как известно, неудержимо тянет к выпивке. И Петр Михайлович стал выпивать. Не сильно, а, как говорится, «в пропорцию».

Однажды, когда он в состоянии среднего подпития возвращался домой с дневной прогулки, у него и произошла встреча, оказавшаяся для него роковой. Навстречу Кардамонову неторопливой рысцой бежала по тротуару овчарка светло-серой масти с классической черной полосой на спине. В зубах овчарка держала пару валенок, воткнутых один в другой.

Петр Михайлович увидел собаку с валенками в зубах, подозрительно прищурился, и в его мозгу, подогретом алкоголем, вспыхнула странная, но удивительно острая мысль.

— Стой! — крикнул Кардамонов собаке.

Овчарка остановилась и в свою очередь поглядела на прохожего подозрительно и настороженно.

— Где вы сперли валенки, собака? — сказал Петр Михайлович строго, совсем как тот прокурор, который допрашивал его на суде.

Высокие уши овчарки напряглись, стали прямо. О чем она подумала? Конечно, нельзя называть мыслями то, что происходило в мозгу собаки, но если сделать некоторый допуск, то подумала овчарка вот о чем:

«Что от меня нужно этому толстому дядьке? Уж не подбирается ли он к валенкам хозяйки, которые я должна отнести домой из магазина, как мне было приказано».

И она, покосившись на Кардамонова, побежала дальше. Но Петр Михайлович догнал собаку и снова преградил ей дорогу, вытянув руки крестом:

— Отвечай, тварь, где взяла валенки?

Овчарка глухо и грозно зарычала, еще крепче сжав в зубах ношу хозяйки.

Вокруг человека и собаки стала собираться толпа.

— Что случилось?

— Ничего особенного. Пьяный пристал к собаке!

— Господи, собакам и тем проходу не дают!

— Глядите, у собаки валенки в зубах. Интересно, где давали?

— Спросите у собаки!

— Гражданин, оставьте собаку в покое! Выпили, ну и идите себе.

— Пустые ваши слова, — с горечью отозвался на этот добрый совет Кардамонов, которого «разбирало» все больше, — тут, может быть, происходит расхищение социалистической собственности… при помощи специально обученной собаки, а вы… позволяете разные насмешки.

Он вцепился обеими руками в валенки и стал рывками тащить их к себе из пасти овчарки. Собака рычала, судорожно сжимая железные челюсти. Но она уже была близка к тому, чтобы нарушить приказ хозяйки, бросить ношу и вцепиться в горло обидчика.

На счастье Петра Михайловича, на месте происшествия появился милиционер, толковый молодой парень, бывший пограничник. Он оттащил человека от собаки, последнюю храбро взял за ошейник, а первого под руку, и они все трое отправились в ближайшее отделение милиции.

Дежурный по отделению быстро разобрался с делом. Собака — со всяческими комплиментами — была передана ее хозяйке, прибежавшей в милицию следом за Кардамоновым и овчаркой, а Петра Михайловича по случаю ремонта помещения городского вытрезвителя пришлось оставить до утра в отделении.