Занятные истории

Судникова И. В.

– Поминаешь ли ты усопших? – спрашивает Филарет.

– Как же, владыка. Да у меня такое правило: кто подаст раз записочку, я уж постоянно на проскомидии вынимаю по ней частицы, так что и прихожане ропщут, что у меня проскомидия дольше литургии, а я уж иначе не могу.

Филарет не запретил священнику служить, а перевел его в другой приход, объяснив ему, что умершие были за него ходатаями. Это так тронуло священника, что он приложил старание к исправлению своему и отличался потом примерною жизнью.

* * *

Про святителя Филарета ходило по Москве множество рассказов, обнаруживающих в нем житейскую мудрость и знание человека.

Раз приходит к святителю

священник совершенно расстроенный.

– Владыка, я хочу сложить с себя сан.

– Что тебя побуждает?

– Я не достоин сана, владыка, я пал…

– Зачем же впадаешь в отчаяние? Пал, так вставай!

И действительно, тот встал и не только встал, но сделался известным и достойным пастырем.

* * *

Однажды, на придворном обеде, Московского митрополита Филарета спросил какой-то английский епископ:

– Читая раз Библию, я усомнился и теперь еще не могу себя уверить в том, будто кит мог поглотить пророка Иону. Ведь эта массивная рыба питается, как известно, только мелким планктоном.

На это Филарет ответил:

– Даже если бы в Библии было сказано, что Иона проглотил кита, то я и этому бы раболепно поверил.

* * *

Архимандрит Симонова монастыря Мельхиседек пригласил митрополита отслужить обедню. По окончании обедни митрополиту Филарету была предложена трапеза. За обедом один протоиерей сказал митрополиту:

– Ваше преосвященство! Как вы похудели, какие у вас худые руки! Наверное, это вы постом и молитвою так себя угнетаете.

Филарет, указав на свое тело, сказал:

– Этого скота надо угнетать.

– Однако сказано, – заметил кто-то из присутствующих, – блажен, иже и скоты милует, паче же свою плоть.

Это понравилось митрополиту.

* * *

Московский митрополит Филарет раздавал ежедневно бедным денежное пособие, но требовал, чтобы ему лично подавали об этом прошение на бумаге. Одна старушка шла к нему за пособием без письменного прошения; на дороге кто-то ей сказал, что без него не уважится её просьба. Не зная грамоты, она обратилась к попавшему ей навстречу студенту и просила помочь ее горю, написать ей просьбу. Студент согласился, вошел в лавочку и, купив лист бумаги, написал на нем и отдал старухе, которая с восхищением поблагодарила доброго человека и отправилась к митрополиту. Он принял, но, прочитав просьбу, рассмеявшись спросил:

– Кто тебе это писал?

– Какой-то ученый, встретившийся на улице.

– И по всему видно, что ученый, – ответил митрополит, – слушай, что тут написано:

Сею, – вею, вею, – сею,Пишу просьбу к архирею,Архирей, мой архирей,Давай денег поскорей.

Старуха ужаснулась, но митрополит успокоил ее и дал пособие, но с тем, чтобы впредь не поручала незнакомым сочинять просьбы.

Деятели науки, литературы и искусства

И.К. Айвазовский

(1817–1900)

Александр Иванович Казначеев, действительный тайный советник, сенатор и почетный опекун Московского Опекунского Совета рассказывал:

– В бытность мою одесским губернатором я имел обыкновение по утрам прогуливаться по городу и иногда заходил в самые тесные, отдаленные захолустья. Однажды, проходя по одному из бесчисленных переулков, я заметил на длинном заборе намалеванные фигуры, резко бросавшиеся в глаза и тем нарушавшие общую благовидность, требуемую уставом городского благочиния. Я подозвал полицейского блюстителя

порядка и приказал смыть неуместную живопись неизвестного баловника. Но упрямый маратель заборов не унимался. Спустя несколько дней, проходя тем же переулком, я опять увидал на том же заборе новое произведение и как на смех в более обширных и размашистых размерах. На этот раз я пристальнее вгляделся в рисунок и, к удивлению, заметил, что в очертаниях некоторых фигур проглядывала совершенная правильность и бойкая твердость привычной руки художника, хотя еще далеко не окрепшей. Назойливый шалун возбудил во мне любопытство, и я интересовался увидать его лично. Поручив полицейскому осторожнее подстеречь нарушителя порядка, я приказал узнать его адрес и сообщить мне. На другой же день был доставлен адрес, с которым я и отправился в поиски загадочного художника. Это был мальчик лет 12-ти. При появлении моем мальчуган сконфузился и оробел, а потому, чтоб ободрить и расположить его к себе, я похвалил его способности и велел принести ко мне все его рисунки, какие найдутся. Мальчик был рад, воспользовался приглашением и через несколько дней явился ко мне со своими тетрадками. При рассмотрении рисунки оказались настолько безукоризненными, что я окончательно утвердился в предположении об открытии замечательного художественного таланта. Не теряя времени, я взял мальчика к себе, рисунки отправил в Петербург, а через месяц или два отправил туда же и его самого, где он и был принят в Академию Художеств в качестве ученика.

Это был будущий профессор живописи, лучший русский маринист Иван Константинович Айвазовский.

А.П. Бородин

(1834–1887)

Александр Порфирьевич Бородин, замечательный русский композитор и ученый-химик, был очень рассеянным человеком. Однажды он поехал с женой за границу. При проверке паспортов на пограничном пункте чиновник спросил, как зовут его жену. Бородин затруднился ответить. Чиновник посмотрел на него подозрительно. Ситуация складывалась очень двусмысленная. В это время в комнату вошла Екатерина Сергеевна, и Бородин бросился к ней с криком:

– Катя! Ради Бога! Как тебя зовут?

* * *

Рассказывают о случае, происшедшем с Бородиным. Однажды уйдя из дома и опасаясь, что в его отсутствие к нему может прийти кто-нибудь из друзей, он приколол к входной двери записку: «Буду через час». Вернувшись через некоторое время и увидев записку, он огорчился:

– Какая досада! Впрочем, ничего не поделаешь, придется подождать.

И вздохнув, устроился на скамейке в ожидании самого себя.

* * *

Как-то Бородин пригласил к себе на вечер друзей. Играли его произведения, ужинали, беседовали. Неожиданно Бородин встал, надел пальто и попрощался.

– Куда это вы, Александр Порфирьевич?

– Будьте здоровы, мне некогда, уже и домой пора, у меня завтра лекция…

Раздался взрыв смеха, и только тогда хозяин понял, что он у себя дома.

К.П. Брюллов

(1799–1852)

Брюллов, автор «Последнего дня Помпеи», неохотно писал портреты. Особенно дамские.

– Написал их так, как они есть, – они недовольны: недостаточно, говорят, красивы; приукрашивать же их – терпеть не могу, – говорил Брюллов.

Жена известного миллионера, баронесса Х., упросила его, однако, написать ее портрет.

Когда портрет, прекрасно написанный, был готов, баронесса Х., свежесть лица которой, к слову сказать, приобреталась у парижских парфюмеров, начала придираться к художнику.

– Уж я, право, не знаю, – сказала она, рассматривая портрет, – но мне что-то не нравится… Краски вы, что ли, нехорошие покупаете?