Заоблачная. Я, ведьма
Шрифт:
— Давай, Свет, пошли, пошли! — я потянула девушку наружу. — Тебе надо отдохнуть, успокоиться, расслабиться…
— Принять ва-а-анну, выпить чашечку ко-о-офе, — слабо улыбнулась Света, пытаясь шутить из последних сил, но было видно, что держится она с трудом. Мы вышли на поляну, и я с законной неловкостью спросила:
— Ну и как? Как договоримся?
Яна мотнула головой:
— Кинетичка на меня, она полегче будет!
— Я что, такая толстая?! — попробовала возмутиться я, но Агей боднул меня головой в бок, прямо как баран:
— Не место и не время! В ДММ взвеситесь!
— Но
— Это легко! Садись мне на спину и цепляйся руками за шею! Давайте, девочки, поживее, с песней! Иначе пешком!
Делать было нечего. Я неловко перекинула ногу через широкую, совсем не волчью спину Агея и, наклонившись, обняла его мощную шею.
— Держись крепче! — с усмешкой посоветовал он и взял низкий старт. Меня обязательно отбросило бы на землю, если бы мои пальцы инстинктивно не вцепились в густую длинную шерсть на горле волка. От неожиданности я заорала, и Агей сердито рыкнул:
— Полегче! Оглохнуть можно!
— Прости, — стиснув зубы, процедила я. Откуда-то всплыли слова: «Нельзя злить лошадь!» Что за бред, извиняюсь за каламбур, сивой кобылы? Неужто Дала проснулась и снова подкалывает? Но близняшка вроде спала или делала вид, пока я тряслась на спине Агея, пытаясь устроиться поудобнее. Наконец, мне это удалось. Теперь я практически лежала, ткнувшись носом в шерсть на загривке, чувствуя, как размеренно двигаются подо мной твёрдые напряжённые мышцы, как ходит волнами жёсткий позвоночник. Запах Агея окутывал меня облаком, терпкий, мускусный, тяжёлый запах самца, и я совершенно не к месту вспомнила бархатистую, плюшевую кожу той оборотни-брюнетки из свиты Нечая. Интересно, у Агея такая же кожа? Надо потрогать как-нибудь… Обернувшись с трудом, я увидела маячившую сзади Яну со Светой на спине, причём Светино мертвенно-бледное лицо красиво контрастировало с чёрной шерстью волчицы.
А вот мне способ передвижения начинал нравиться. То ли массаж всего тела подействовал, то ли пьянящий звериный запах, но я расслабилась и прикрыла глаза. А потом вдруг… словно слилась с волком в единое целое, словно вошла в его голову, и это уже я бежала галопом по лесу, ощущая подушечками лап мягкий мох и колючие шишки, задевая плечом пушистую молодую ёлочку, чувствуя бьющий вдоль морды воздух… Это единение было… возбуждающим! Таким невесомым, незаметным, ментальным, но и физическим в то же время. Я была в нём и я была им…
Похоже, Агею тоже это дело понравилось, потому что он отрывисто бросил мне на бегу:
— Не отвлекай, ведьма!
И с таким выражением, главное! Похожий тон был у Димы в нашу первую ночь, когда он спросил, можно ли снять с меня нижнее бельё. О боги! Зачем я сейчас о Диме? Только его мне и не хватало! Сказала же себе: больше никогда и ни с кем! Не хочу, не желаю снова быть несчастной и брошенной… Я крепче обняла Агея, против воли прижимаясь к жёсткой маслянистой шерсти, да так, что в носу засвербило, только чтобы не жалеть себя, не вспоминать и не плакать.
И, как всегда, в самый подходящий момент в оперу вступила партия Далы. Правда, тактично, в голове:
«Я смотрю, тут без меня веселуху начали! Развлекаешься с волком?»
«Отстань,
«Больно надо! — она фыркнула. — Смотреть на вас, буэ-э-э! Погулять выйду!»
«Вот и выйди!»
Я чуть не свалилсь со спины Агея от обиды и злости. Вот чего она мешается?! Даже если меня возбудила поездка на волке, это совершенно ничего не значит! К Агею у меня никаких чувств, кроме приятельских, нет! И не будет!
«Ой, да не ври ты мне, пожалуйста! — неожиданно устало бросила Дала. — Я же в твоей голове живу с рождения! И про Диму твоего знала сразу, что он подлец и козёл… Только сказать не могла.»
Я судорожно вцепилась в шерсть Агея, в бессильной ярости. А что самое противное — ведь близняшка абсолютно права. По всей линии! И про голову, и про Диму, и даже про Агея. А волк повернул голову ко мне и обеспокоенно спросил:
— Ты чего? Ослабь хватку! Удавишь лошадку!
Я слегка отпустила его горло, краснея от стыда. Он ни в чём не виноват и не должен ни о чём догадаться. Это не его проблемы, а только мои, внутренние. Пусть даже я делю их с Далой, остаётся надеяться, что она останется верной мне и никому ничего не расскажет…
Мы неслись уже по дороге, тянущейся вдоль леса. Вот и березняк виден, в котором я начала прогулку с утра. А возле березняка Агей вдруг затормозил, поднимая пыль всеми четырьмя лапами, и чуть ли не сбросил меня со спины. Я хотела было возмутиться из-за такого бесцеремонного обращения, но мой взгляд упал на причину столь резкой остановки.
Съеденный у лешего суп внезапно устроил в желудке торнадо. Зажав ладонью рот, я с секунду пыталась удержать его внутри, но рвотный позыв оказался сильнее моего желания. Вывернув всё в придорожную траву, я отдышалась и жалобно спросила у Агея:
— Кто это? Что с ним случилось?
— Крестьянин, наверное, — отрывисто бросил Агей, обратившийся человеком, пока я воевала с физиологией. — Его разорвали на куски. Неужели кто-то из наших?
— Это не оборотни! — покачала головой подоспевшая Яна, тоже в человеческом обличье. Света тихонько вскрикнула и бросилась в кусты. Я услышала характерные звуки рвоты, но за ней не пошла, с мазохистским упрямством пялясь на труп. Полуобглоданные останки, бывшие ещё недавно человеком или похожим существом, выглядели… мягко говоря, отвратительно! Трава вокруг была бурой от запёкшейся крови, земля раскидана глубокими бороздами от когтей. А тело… Словно его кусали со всех сторон жуткие челюсти с длинными острыми зубами, следы которых остались повсюду на окровавленной плоти. Агей издал короткий воющий вопль:
— Нежить! Но как?! Ведь белый день! Она охотится ночью!
— Она на тропе войны, — тихо сказала Яна, присаживаясь возле останков. Понюхав воздух, добавила:
— Трое, как минимум. Часа два назад.
— На войну против кого? — Агей машинально потёр перевязанное плечо. — Нежить — это безмозглые злобные мертвяки! С кем они могут воевать?!
— Их ведёт кто-то более умный, — ответила Яна. — Сейчас на каждом углу говорят про Князя упырей, может, он?
— Князь упырей не имеет права переступать границу своего княжества! — выплюнул, словно ругательство, Агей. — Повелением Богов!