Западня для киллера
Шрифт:
– Ты правда меня любишь?
– Люблю, люблю и готов на любой подвиг ради своей королевы! – Он поднялся и, взяв Лену на руки, закружился по комнате.
– Перестань, уронишь…
Лена обняла Игоря за шею, и их губы слились в долгом поцелуе.
Глава 14
Худой минут пятнадцать рассказывал о своих наблюдениях. Братва молчала и только изредка задавала вопросы по теме.
– Так, значит, говоришь, что все трое были с козлятни?
– Ну да, и плюс ко всему дружили по свободе. Общалась троица редко, но близкие люди знали об этом.
– Убил кто? – спросил Белый.
– Есть
– Как не уверен? – спросил Белый, поедая бутерброд с колбасой. – Конкретно что есть? Или сам придумал и наводишь тень на плетень? Человека легко обвинить, а если он от страха признается в том, что не делал, тогда как?
Худой пожал плечами, уже сомневаясь в своих предположениях.
– Кто такой этот баландёр? Узнал?
– Сидит за тяжкие телесные, срок три года. Ведёт себя замкнуто и почти ни с кем не общается. Телефон мобильный свой есть, и однажды вечером он базарил за бараком. А Лёнчик слышал, как тот сказал, что дело сделано и пора на свободу.
– И это всё?
– Нет, не всё… Люди видели, как он общался вначале с Федоркиным, после с Мешком, а потом уже с Анисимом. После базара Федоркина как подменили, и он хлебашу сказал, что, возможно, до звонка не доживёт… Вот так вот. И остальные тоже базарили своим об этом. Мешок в последние дни крутился возле запретки, и пару раз менты его в дежурку забирали. Хотели даже красную полосу поставить на деле, но тот отмазался.
– Картина, которую ты нарисовал, подходит под настоящую. – Белый встал и прошёлся. – Что делать будем, братва?
– Позвать этого молодца и поговорить по душам, делов-то.
– Рыжий, у тебя всё просто, – сказал Белый. – Позвал, побазарил, и фраерок во всём признался… Развеселил ты меня не на шутку. Это ПЖ… Знаешь, что это такое?
Рыжий сделал глупое лицо и пожал плечами.
– За три барана при Союзе человеку лоб зелёнкой мазали и под вышак вели. А сейчас на пожизненное сажают. Понятно?
– Теперь да… Я не знал, как это расшифровать, братан.
– Где вас только таких ловят? Ни хрена не знаете и не умеете. А ты же в тюрьме сидишь и должен знать, как Отче наш, и кодекс, и статьи, на что способен дядька прокурор. Тебя за что закрыли?
– За магазин.
– И выйдешь, будешь дальше по магазинам шастать?
– А что делать? В деревнях, посёлках их навалом, и сигнализации нет. Можно на славу поживиться.
– Кишкоблуд ты, Рыжий, только и умеешь языком трепаться и на гитаре бренчать.
– Давай, сбацай что-нибудь весёленькое.
Рыжий достал из кладовой инструмент, подстроил и запел:
– А мы с тобой, браток, совсем седые,//Не любят нас девчонки молодые.// Состарились когда? Совсем недавно,//И на душе от этого печально…//Промчалась жизнь, и годы пролетели,//Мы насладиться счастьем не успели,//За проволоку был купленный билет,//Такой на ваш вопрос у нас ответ!//Здесь молодость, как вишня, отцвела,//И седина душевная пришла,//Взгляд тусклый стал и от тревоги злой,//Кому понравится такой,//Мальчишка в тридцать лет седой?//Девчонке? Только где она такая?//Любимая, желанная, родная,//Быть может, ты на зов мой отзовёшься,//И к седине губами прикоснёшься….
– Вот именно, тут ты прав, – оборвал песню Белый. – Где такая девчонка? А нет таких… Перевелись давно, и песня твоя хорошая, но не совсем правдивая…
Белый уже порядком захмелел и с трудом ворочал языком.
– Перевелись в наше время декабристки, а остались
– Тимоха, – крикнул он.
В дверях показалась голова, а за ним худющее тело в чёрной робе.
– Кофейку завари, и быстро давай.
Тимоха растворился, а Худой сделал бутерброд и с удовольствием начал жевать.
– Прямо как дома, – сказал он, причмокивая и делая довольное лицо.
– Эх, если бы кто знал, как я люблю колбасу… Больше Родины точно!
И тут появился Изюм в сопровождении своих хлебников. Худой вскочил и поставил Изюму стул.
– А Белый где?
– Прилёг покемарить, – сказал Худой.
– Опять набухался? Вот алкаш несчастный, сколько я ему говорил, не увлекайся ты этой заразой.
– Мы всего-то по сто пятьдесят дёрнули, – пытаясь защитить Белого, сказал Худой.
– Знаю я ваши сто пятьдесят…
Тут появился Тимоха с кофейком, и Изюм взял напиток. Худой сглотнул слюну, но слова не сказал Изюму.
– Летать умеешь? – спросил Изюм.
– Не-а… А что надо?
Изюм достал коробок с шалой и папиросы.
– Так ты, значит, летать не умеешь? – Он посмотрел на Худого и усмехнулся.
– А… Вот ты о чём, – и в глазах появились озорные огоньки. – Это другое дело. А дурь хорошая?
– Убойная! – Изюм сделал первую затяжку, передал косяк дальше. Худой сразу понял, что полёт предстоит заоблачный, и расслабился. От второй папиросы отказался. Перед глазами плыло, мерещились зловещие тени. Он начал махать руками, защищаясь от невидимых врагов. Изюм от смеха чуть со стула не свалился, остальные ржали так, что стены дрожали.
– Есть что-то сладкое?
– Торт!
– Давай отрежь кусочек.
Худой достал заточку и отрезал большой кусок Изюму. «И не подавится», – подумал Худой, а вслух пожелал приятного аппетита. Остальные тоже расселись, и Тимоха не успевал кипятить воду для кофе. Через пятнадцать минут от торта ничего не осталось. Изюм, как царь, восседал во главе стола, братва переговаривалась между собой. Дурь начала отпускать, но аппетит у братвы был волчий.
– Пора нам, – сказал Изюм вставая. И вальяжной походкой пошёл к выходу, остальные, как собачки, побежали за ним. Худой остался один и с грустью посмотрел на стол. Там уже ничего не осталось. Через минуту заглянул Изюм и, крутя в руке чётки, сказал: – Как проснётся, жду его у себя, – и ушёл.
Глава 15
Николай и Катя решили вечером прогуляться, посидеть в ресторане. В этот вечер Николай решил не скупиться, и они заглянули в самый дорогой, элитный ресторан. Кухня здесь была самая разнообразная, даже Николай удивился, а он считал себя знатоком и ценителем хорошей кухни. Катя надела изящное обтягивающее платье без сумасшедших разрезов и декольте. Всё со вкусом, ничего лишнего. Выглядела она сногсшибательно, и мужчины в ресторане провожали её завистливыми взглядами, чем раздражали своих спутниц, которые понимали, что во многом проигрывают этой девушке. Николаю доставляло неописуемое удовольствие, что такая красотка сегодня, и завтра, и послезавтра будет принадлежать только ему. И постель будет делить только с ним одним. К столику подошёл официант и чуть не споткнулся, засмотревшись на Катю. Покраснев от смущения, он протянул меню и, извинившись, удалился.