Западня для ведьмы
Шрифт:
Зибелдон зазвал их к себе отобедать, чтобы узнать мнение Тейзурга и Орвехта о новых иномирских артефактах, но Зинту с Нинодией тоже не обделял вниманием. Его дом – настоящий дворец со всеми мыслимыми удобствами – стоял рядом с резиденцией Ложи, как и официальные жилища других архимагов, и был соединен с ней воздушной галереей, которая вела от просторного балкона на третьем этаже за белокаменную ограду. А сколько в этом доме было всяких диковин – у Зинты глаза разбежались.
На присутствие лекарки Зибелдон поначалу не рассчитывал. Она могла спутать ему планы. Избавить от мук похмелья мага, который хлебнул магобоя, ей не под силу, но Зинта наверняка способна распознать сей запретный
Однако случай выпал больно уж удобный, и маг-путешественник придумал, как Зинту устранить. Уже усадив гостей за стол, он «внезапно вспомнил» о своей прислуге, которая при переменах погоды жаловалась на боли в пояснице. В последнее время у нее приступов не было, но Зинта, добрая душа, все равно пошла ее осмотреть и подлечить. Что ж, к лучшему, если подлечит.
Зибелдон достал фляжку с магобоем и галантно попросил Нинодию оказать кавалерам честь. Промурлыкав что-то кокетливое, та разлила вино по хрустальным рюмкам – и все четверо выпили.
– Недурно, – заметил Тейзург.
«Ты еще не знаешь, насколько это недурно», – ухмыльнулся про себя Зибелдон.
Внемли же, юный друг, стихам,Которые из сердца льются!Пускай же мудрые словаТебя заставят оглянутьсяНа те мятежные мосты,На те ошибки и вопросы,Что позади оставил ты,Как оставляют брег матросы.Теперь же отправляйся в путь,Плыви по морю возмужанья,Но, заклинаю, не забудьМои благие назиданья.Плыви же к цели по прямойПо бурным волнам океана,И мысли не позволь младойСбежать в обманчивы туманы.Тогда заслужишь похвалу,Коль станешь честен и прилежен,Коль лени ты закроешь путь,Ни в чем не будешь ты небрежен…Правда же, надо быть придурком, чтобы вот уже полтора часа сидеть и слушать всю эту ерундищу? А то первому амулетчику Светлейшей Ложи заняться больше нечем! Между прочим, его сюда послали за тыквой, которую надо взять у почтенного Сухрелдона и отнести достопочтенному Зибелдону, а тут такая засада.
Пресловутая тыква, которая чудесным образом выросла на «жареной грядке» вместо сиянских пряностей, лежала на столе. Оранжевая в розоватых пятнышках, круглая, сплюснутая, по окружности размером со столовое блюдо. Ошалевший от сухрелдоновских стихов Дирвен поглядывал на нее с тоской, и моментами ему казалось, что тыква печально подмигивает,
За год полевой работы он кое-чему научился, в том числе – выбирать нужный момент для удара или для того, чтобы броситься наутек. Сухредлон, вбивший себе в голову, что поэма подскажет Дирвену ответы на свойственные юношам вопросы и подтолкнет его в сторону блага, прервался, чтобы промочить горло, взял с полки чашку с остывшим чаем, а когда повернулся – увидел затворяющуюся дверь и услышал затихающий в коридоре быстрый топот. Неблагодарный слушатель схватил тыкву в охапку и был таков.
Поэт послал вдогонку мыслевесть: «Дирвен, вернись немедля!»
«Я должен срочно доставить ее, куда надо, а то достопочтенный учитель Зибелдон будет ругаться», – донесся ответ.
Как всегда, с грустью подумал Сухрелдон, возвышенное их не интересует, до поэзии им нет никакого дела.
Несмотря на то что оранжерею заливало солнце, которое наполняло пыльным сиянием стекла, путалось в листве и рассыпалось сотнями подрагивающих зайчиков, на душе у него сделалось смутно. В голову лезло всякое о роковых случайностях, о внезапных переменах, которые вдребезги рушат устоявшийся порядок вещей, о сорвавшихся камешках, влачащих за собой шлейфы грохочущих лавин… Он выпил еще чашку чаю – послаще, с тремя ложками сахара, – но это не помогло, душу как будто пронизывал холодный сквозняк.
Сбежавший Дирвен между тем добрался до пивной, где бездельничала его охрана. Когда он появился, один из парней жаловался на свою подружку, модистку Нелинсу: те изменила ему с хозяином парфюмерной лавки и объясняла это тем, что ее-де опоили приворотным зельем.
– Да все они так оправдываются, – презрительно и многоопытно процедил первый амулетчик. – Тра-ля-ля, во всем виноват приворот… Известная песенка. А если б она не была из таких, она бы в постель к нему не прыгнула. Подумаешь, приворот – это просто отговорка. Если у человека есть выбор, он все равно отвечает за свои поступки. Так что брось ты ее к демонам и отстриги ей волосы на прощанье за то, что она обманщица и шлюха. Я-то их знаю, уже нарывался. Главное, не слушай, что она будет плести в свое оправдание, это они умеют, они все одинаковые.
С нынешними охранниками у него сложились более-менее приятельские отношения. Не то чтобы подружились, но после своих приключений в Овдабе Дирвен стал держаться с людьми проще: знал о своем превосходстве над ними, однако не выставлял его напоказ на каждом шагу. Правда, эти парни и не досаждали ему так, как прежние: на территории резиденции Ложи по пятам за ним не ходили, здесь и без них все под контролем, а когда он отправлялся на очередное задание или прошвырнуться по Аленде, вели себя, как вышколенные телохранители – бдили, но не наглели. Сразу бы так, а то раньше ему все каких-то придурков в охрану подсовывали.
По Аленде он в последнее время почти не гулял, а то за воротами резиденции его всякий раз подстерегали две демоницы – Глодия и Салинса. И откуда только узнавали, что он собирается в город… Можно подумать, кого-то подкупили. Такие цепкие, липучие, и ничем их не проймешь. Он доложил, что его преследуют – вдруг чего замышляют, как та же Хенгеда, но куратор-безопасник ответил с добродушной усмешкой, что девицы эти проверенные и лояльные, дочери кузины коллеги Орвехта, поэтому беспокоиться не о чем.
Ага, не о чем… В последний раз он застал их в гостях у мамы, когда приехал ее навестить, – вот это был номер! И не выгонишь, им все нипочем. Вдобавок мама сказала, что девушки они бойкие, но обходительные и славные, а куратор после начал объяснять, что госпоже Кориц нужен круг приятельниц, чтобы она не чувствовала себя одинокой и поскорее выучилась говорить по-ларвезийски. Вроде все правильно, ему ведь хочется, чтобы маме было хорошо, и все равно чудилась в этом какая-то непонятная засада.