Западня на сцене

Шерфлинг Герхард

Маркус наблюдал, как криминальмейстер Позер в распахнутом пальто и со шляпой в руке лавирует между столиками. Вот он чуть-чуть не столкнулся с официантом.

— Что случилось?

Позер взял у соседнего столика свободный стул и сел, чем-то явно встревоженный.

— Крампе нам наплел сорок бочек арестантов, — сказал он. — Этот такой примитивный с виду Голиаф провел нас за нос.

Маркус не верил своим ушам.

— Каким таким образом? — спросил он, донельзя удивленный.

Криминальмейстер наклонился к нему.

— Помните, что он говорил?

Будто еще перед окончанием пьянки поднялся наверх, чтобы проспаться. — Сделав короткую паузу — он нагнетал напряжение, — оглядел по очереди всех присутствующих. — Ложь от начала до конца! Крампе вышел из столовой примерно минут за пятнадцать до несчастного случая, объявив всем, что пойдет искать Пернвица. Чего он в этом состоянии хотел от главного режиссера, ясно как день.

— Откуда вам это стало известно?

— От декоратора, его фамилия Блехшмидт. Я с ним встретился несколько минут назад в театре. Он пришел так рано потому, что перед генеральной должен был поправить кое-что в декорациях.

— А откуда Крампе узнал, что Пернвиц дошел уже до будочки вахтера, а потом повернул обратно?

— Да от этого самого декоратора!

Маркус расслабился, откинулся на спинку стула. Неожиданный поворот! Еще одна версия…

— Ну, рассказывайте, — проговорил он устало. — Только с самого начала.

— Все очень просто. Декоратор Блехшмидт после разбора репетиции задержался на некоторое время на арьерсцене. Во время репетиции опустилась боковая часть задника. Потом он собирался заглянуть в буфет столовой, чтобы купить для дома банку апельсинового сока. В городе его сейчас нигде не купишь. Он уже спустился на последнюю ступеньку стремянки, когда увидел стремительно взбегавшего по лестнице Пернвица, который его не заметил и прямиком направился в сторону женских гримерных.

— Чуяло мое сердце, что эта Мансфельд врет и глазом не моргнет.

— Все мы это чуяли, Бенно! — улыбнулся Штегеман. — Иногда ты действительно простодушен до того, что дальше ехать некуда. — Нет, извини, — возмутился лейтенант. — Я…

— Продолжайте, товарищ Позер, — Маркус решительно положил конец их перепалке.

— Итак, Блехшмидт спустился в столовую, — продолжил свой рассказ криминальмейстер, — где застал председателя месткома и баритона Мерца, которые обсуждали поведение Пернвица. И он, в свою очередь, не замедлил сообщить им, что видел, как минуту назад главный режиссер спешил на свидание с предметом своих воздыханий.

Позер ухмыльнулся:

— Затем последовал ряд анекдотов по этому поводу, которые я приличия ради здесь повторять не стану. — Тут он снова принял серьезный вид. — Их разговор разбудил, наверное, крепко выпившего Крампе, который в компании других рабочих сцены еще сидел за соседним столиком. Как бы там ни было, некоторое время спустя он встал и, шатаясь, направился к двери. Блехшмидт поначалу не обратил на него никакого внимания, зато, когда пригляделся, понял, что тот пьян в стельку. Несколько минут спустя Блехшмидт еще раз столкнулся с ним. На сей раз у лестницы, ведущей на сцену.

Крампе махал кулаками и несколько раз с угрозой в голосе повторял имя главного режиссера.

— И что, декоратор не пошел за ним следом? — покачал головой Штегеман. — Он ведь понимал, что Крампе не в себе. И что вообще он парень буйный. Помните, как он разбушевался во время репетиции? Несколько человек с трудом удержали его, когда он бросился на Пернвица!

— Как раз наоборот — пошел! И даже заговорил с Крампе, — кивнул криминальмейстер. — Но тот ему не ответил. Наверное, Крампе просто не понял, чего от него хотят, и смотрел на декоратора, как баран на новые ворота. Тогда Блехшмидт махнул на него рукой, слишком тот, дескать, пьян, чтобы натворить дел.

— Мы тоже так решили, — проворчал Штегеман. — Возможно, мы ошиблись, и он только притворялся пьяным.

— На это у него не хватило бы ума, хотя… — Маркус наморщил лоб, лицо его приняло озабоченное выражение, — … хотя я не поверил, что он действительно так крепко спал на диванчике, — он вздохнул. — А мы все обсуждаем и обсуждаем и топчемся на месте. Копать надо, копать! Официант, счет!

Их официант был, очевидно, болен профессиональным недугом обслуживающего персонала — он был туговат на ухо. Пришлось набраться терпения, пока его удалось перехватить по дороге на кухню.

Пока прокурор, а затем Штегеман расплачивались, Маркус еще раз осмотрел зал ресторана, в котором не было сейчас ни одного свободного места. За соседним столиком сидела тучная дама со своим раскормленным сыночком, которого она то и дело поглаживала по рукам и буквально пожирала глазами. Ему было это неприятно. Пожилая пара справа как села за стол с полчаса назад, так и не произнесла за все время ни слова. К девушкам за угловым столиком напротив подсело двое парней. Их громкий смех заглушал голоса всех сидевших вокруг.

Обычная, будничная атмосфера ресторана в такое время. Однако Маркус ощутил вдруг необъяснимое чувство тревоги. Что с ним? Он продолжал оглядывать зал. Никаких знакомых здесь нет, да и откуда им взяться. Хотя… Кто та стройная светловолосая женщина в шубе, которая стоит у буфета? Она как будто бросила взгляд в его сторону, но тут же повернулась спиной. На голове ни шляпки, ни берета, в ярком свете лампионов ее волнистые волосы отливали светлым золотом. Ее фигура… и эти жесты… и эта манера разговаривать, отчетливо жестикулируя и слегка склонив голову набок…

— Семь двадцать пять, — повторил официант, несколько повысив голос. — Один ромштекс, две кружки пива.

— Получите. — Маркус с отсутствующим видом положил на стол десятимарковую купюру, не спуская глаз с блондинки, которая кивнула буфетчице и направилась к выходу.

— Это Бордин, — произнес у него за спиной Штегеман. — Купила французские сигареты. Какая женщина!

Маркус вздрогнул, расслышав в голосе Штегемана явное восхищение. Но с деланным безразличием проговорил:

— Вот как… Тоже пришла на генеральную пораньше — при таких обстоятельствах… Что же, пойдем.