Западня
Шрифт:
Да, Юна О'Мой могла кого угодно расположить в свою пользу. Что-то трогательное несла в себе очаровательная беспомощность и хрупкость этой женщины, отчего окружающие ее люди всегда стремились защитить и оградить это изящное создание от малейшего порыва ветра. Потому, что они это делали, она и оставалась такой, какой была.
Но сейчас леди О'Мой не испытывала столь острой необходимости в присутствии мисс Армитидж, как представлялось той. Она выслушала «скандальную» историю о выходке своего братца, но чем именно эта выходка была так уж скандальна, понять не могла. Он совершил всего лишь мелкую, хотя и досадную, ошибку, рассуждала она, вторгся в монастырь по недоразумению, — наказывать его за это просто нелепо. Это была оплошность, которую
Таково было мнение леди О'Мой о происшествии в Таворе. Она помыслить не могла, что оно может иметь какие-то серьезные последствия для Дика. Его долгое отсутствие тревожило ее. Но если он объявится, то, конечно, наказание для него будет простой формальностью, в худшем случае его отправят домой, что будет даже неплохо для его самочувствия: здешний климат ему никогда не нравился. Она продолжала рассуждать дальше в том же духе, и О'Мой, втайне благодарный ей за такой взгляд на случившееся и питающий милосердную надежду на то, что услышит о гибели своего грешного, непутевого шурина, был рад, — больше, чем рад — оставить жену в этом заблуждении ради ее же спокойствия.
А потом, когда леди О'Мой все еще продолжала сравнительно спокойно спрашивать, какими могут быть последствия этой истории, пришел ординарец, и О'Мой удалился, оставив ее в обществе Самовала.
Граф был глубоко потрясен, узнав, что Дик Батлер приходится братом леди О'Мой, и немало раздосадован тем фактом, что, будучи в неведении относительно этого обстоятельства, проговорился и тем самым не только огорчил леди О'Мой, но и подвел ее мужа, скрывавшего эту новость от супруги. Самовал благодарил бога за то, что она посмотрела на события столь оптимистично, и быстро понял милосердное желание О'Моя не разубеждать ее. Но не менее быстро он оценил и возможности, которые открывались в данных обстоятельствах для осуществления вынашиваемых им замыслов.
Поэтому Самовал не стал спешить откланиваться сразу после ухода генерала, а предложил леди О'Мой прогуляться по террасе, возвышающейся над лесистым склоном, деревья которого скрывали из вида Алькантару. Тут графу открылось, что эта женщина еще более легкомысленна и непостоянна, чем он до сих пор предполагал. В состоянии душевного потрясения леди О'Мой не могла сдерживать свои эмоции и при этом вела себя почти театрально. Чувства ее были столь же сильными, сколь и недолговечными, а в сознании этой женщины запечатлевалось только то, что было глубоко прочувствовано. К тому же, обладая весьма развитым инстинктом самосохранения и привычкой потакать своим желаниям, она умела не замечать неприятные для нее вещи. Таким образом, легко убедив себя, как мы видели, что к происшествию с братом нельзя относиться слишком серьезно и что последствия будут не слишком для него тяжелыми, леди О'Мой беспечно болтала со своим гостем о посторонних вещах — званом обеде у маркиза Минаша, видного члена регентского совета, приближающемся бале у графа Редонду, новостях из Англии, моде, последних сплетнях, амурных делах герцога Йоркского и промашках лорда Персеваля.
Однако в расчеты Самовала никак не входило, чтобы леди О'Мой совершенно забыла о деле своего братца, и потому граф решил напомнить о нем.
Она стояла, облокотившись о гранитную балюстраду, отклонив назад розовый зонтик от солнца. Самовал вздохнул. Собеседница искоса бросила на него лукавый взгляд.
— Ваше уныние, сударь, — неважный комплимент, — заметила она.
Предостережем здесь читателя от возможного неправильного истолкования поведения молодой женщины, почти детское
Он в замешательстве машинально поправил свой белоснежный шейный платок и с обожанием взглянул на нее.
— Дорогая леди! — Его голос был тихим и мягким, почти нежным. — Я вздохнул, когда подумал, что столь прекрасному созданию, служащему украшением нашей жизни и рожденному для радости и веселья, придется испытывать тревогу или печаль при мысли о грозящей брату опасности.
Ее взгляд омрачился при этом напоминании, она надула губы и, нетерпеливо поведя плечами, ответила:
— Опасность Дику не грозит, и он поступает глупо, продолжая скрываться. Конечно, его ждут неприятности, когда он объявится. Но говорить, что он в опасности... просто нелепо. Теренс ничего такого не сказал, он согласился со мной, что Дика, вероятно, отправят домой. Ведь вы же не думаете...
— Нет, нет, — Самовал опустил голову и несколько секунд изучал поверхность своих сапог, потом, подняв голову, посмотрел ей в глаза. — Я прослежу, чтобы он не оказался в опасности. Вы можете положиться на человека, который только и ищет подходящий повод, чтобы услужить вам. Если возникнут какие-нибудь неприятности, сразу дайте мне знать, а уж я их улажу. Ричард Батлер не может пострадать, поскольку он ваш брат.
Она изумленно смотрела на него.
— Я вас не понимаю.
— Как, разве это не ясно? Что бы ни произошло, вы не должны испытывать страданий, сударыня. Ни один имеющий сердце человек, а я в особенности, не смог бы вынести этого. Если вашего брата постигнет беда и это заставит вас страдать, вы должны знать, что я смогу защитить его.
— Вы очень добры, граф. Но от чего защитить?
— От всего, что создаст угрозу. Португальское правительство может потребовать — в целях самозащиты, чтобы успокоить возмущение народа, оскорбленного этим якобы поруганием, — примерно наказать виновника.
— Но как они смогут сделать это? На каких основаниях? — Она обнаружила признаки смутной тревоги и даже, пожалуй, явного раздражения, вызванного таким предположением.
Самовал пожал плечами.
— Народ, подобный нашему, — суть свирепое и мстительное божество, гнев которого следует время от времени укрошать жертвами. И когда нужен козел отпущения, правительство его обычно находит. Но будьте спокойны.
В пылу заверений он взял ее маленькую руку в шелковой перчатке в свою, но леди О'Мой не обратила на это внимания.
— Будьте покойны, я защищу его — положитесь на меня, я многое могу. Ради вас, милая леди, я сделаю все, правительство послушает меня. Не хочу, чтобы у вас сложилось впечатление, будто я хвастаюсь, — просто я имею влияние на членов регентского совета. И даю вам слово, что со стороны португальского правительства вашему брату не будет причинено вреда.
Она долго смотрела на него увлажнившимися глазами, польщенная и тронутая искренностью и глубиной его желания стать ее защитником.
— Вы очень любезны, сударь, я даже не могу подобрать нужных слов, чтобы выразить вам свою признательность. — Ее голос немного дрожал. — Благодаря вам, граф, я чувствую себя счастливой, но я не в состоянии отплатить вам.
Он склонился над изящной ручкой, которую держал в своих руках.
— Вы уже отплатили, сказав, что благодаря мне чувствуете себя счастливой, ваше счастье — смысл моего существования. Поверьте, сударыня, Жерониму ди Самовал является вашим покорнейшим и преданнейшим рабом. — Прикоснувшись губами к ее руке, он оставался в таком положении некоторое время, пока леди О'Мой, разрумянившаяся, с блестящими глазами, правда, скорее, от волнения, чем от чувства благодарности, стояла без движения, глядя на его склоненную черную голову.