Западня
Шрифт:
Полная, задыхающаяся от астмы женщина не плакала. Она яростно твердила, чтобы следователь сделал все возможное, чтобы немедленно нашел убийц. Тот услышал от нее, что она давно боялась за Ирочку — когда женщина живет одна, случается всякое, негодяев полно… Вопрос, имела ли дочь какое-нибудь огнестрельное оружие, поставил женщину в тупик. Она припала к носику ингалятора и, распространяя на весь кабинет запах камфары, прошептала:
— Нет. Какое оружие?
— Шестизарядный пистолет «Таурус» бразильского производства.
— Я ничего про пистолет не знаю, — твердила Ангелина Павловна. — И зачем ей пистолет? Лучше бы овчарку немецкую
Вопрос о том, поговаривала ли ее дочь о самоубийстве, взволновал женщину настолько, что Ангелина Павловна долго не могла справиться с одышкой и на несколько минут припала к ингалятору. Ее одутловатое лицо покрылось багровыми пятнами. Наконец она просипела:
— Давно Один раз я такое слышала…
— Как давно?
— Она еще в институт училась. Конечно, ей было тяжело. Молоденькая девочка… Но она перемогла это, справилась. Она у меня была сильная, в отца пошла. Нет-нет, не могла она покончить с собой! Неужели сама застрелилась?
На этот вопрос следователь с определенностью ответить не мог Огнестрельное ранение на теле было только одно — в области сердечной сумки. Скорее всего, женщина после этого скончалась через несколько минут. Пуля прошла в горб и там застряла. Это было все, что смогли сообщить судмедэксперты, срочно взявшие тело в работу.
Такую рану Ирина Гульчук могла нанести себе сама. Пистолет лежал рядом с ее правой рукой, на постели. На нем были только ее отпечатки.
Но кое-что смущало, не давая твердо вынести решение — самоубийство. Во-первых, не было никакой предсмертной записки. Даже пары слов на клочке бумаги.
Спальню тщательно обыскали, исследовали письменный стол и убедились — покойница записки не писала. Во-вторых, Ирина Гульчук лежала на заправленной постели в той одежде, в которой была на последнем спектакле — это успели установить по показаниям свидетелей-актеров. На столике в прихожей стояла ее сумка. На обувной подставке — белые туфли на очень высоком каблуке — те самые, в которых она была на спектакле. А возле постели аккуратно стояли ее домашние тапочки. Получалось, что Ирина Гульчук вошла в квартиру, переобулась, аккуратно поставила сумку на столик, прошла в спальню, легла на постель и, не желая тратить время на написание предсмертной записки, застрелилась. С одной стороны — все выглядело, как внезапное самоубийство — что называется, в помрачении рассудка, без видимых причин. А с другой — как нечто вполне обдуманное. Она ведь никуда не торопилась, если нашла время переобуться и аккуратно поставить у кровати тапочки.
Время смерти трудно было определить с точностью — тело слишком долго пролежало в душной, раскаленной солнцем комнате. Но многое, в том числе горевшая под потолком люстра, указывало на то, что женщина покончила с собой именно в тот вечер, когда был сыгран спектакль в лицее. Во всяком случае, когда она умирала, на улице было уже темно, и ей понадобилось зажечь свет. После вечера пятницы Ирину Гульчук никто не видел, ее машина все время стояла во дворе — это подтвердили все соседи.
А до этого дня Ирина вела деятельную жизнь и почти каждый день куда-то уезжала.
Ангелину Павловину повезли осмотреть квартиру дочери. Правда, следов взлома на входной двери не обнаружили, но следовало убедиться, что квартира ограблена не была.
Женщина придирчиво осмотрела
— Перехватит что-то на бегу и сжует, — горестно сказала она. — И так всю жизнь — как юла. Все за рулем, за рулем.. А куда спешила — непонятно. Могла бы и не работать. Отец ее хорошо обеспечил. И денег оставил, и свою машину ей завещал Только Ира на ней ездить не хотела. Это был «Форд», хороший, новенький, а она всегда скромничала Водилась с нищими, не хотела выделяться Ангелина Павловна выдвинула все ящики письменного стола, порылась в них, пожала плечами:
— Документы на квартиру целы. И на машину — вот.
Вроде все цело. Я только хочу посмотреть…
Иона, сопя, потянулась за батарею. Долго шарила там, извлекла завалившуюся тряпку, которой явно вытирали пыль… Наконец выпрямилась с багровым от напряжения лицом.
— Может, перепрятала? — предположила она.
— А что вы ищете? — заинтересовался сопровождавший ее следователь.
— Деньги, — понизив голос, сообщила та. — Она деньги хранила дома. Потеряла как-то в банке хорошую сумму, ну и перестала им доверять. Погодите, может, в спальне? Я уж и не помню…
Она обследовала батарею спальне, потом на кухне.
Наконец подозрительно уставилась на следователя:
— А вы ничего не находили? Это, знаете, мне уже не нравится.
— А сколько было денег?
— Да порядочно. Все, считайте, что она за машину выручила. Было восемнадцать тысяч, сколько осталось — не знаю… Но должно было остаться, она особо не тратилась.
— Восемнадцать тысяч долларов?
— Ну не рублей же! — с истеричными нотками в голосе ответила женщина. — Давайте искать! Неужели украли?!
В течение полутора часов они обследовали квартиру.
Ангелина Павловна волновалась все больше, пока не выбилась из сил. Она упала на кожаный диван, который тихонько вздохнул под тяжестью ее тела, и убито сказала:
— Обокрали… Что вы на меня смотрите? Я вам говорю — все украли, все…
Глава 13
Михаил всегда считал себя строгим отцом. Он сам себе признавался, что, возможно, отыгрывается на дочке за все те компромиссы, на которые его вынуждала жена. Насилие порождает насилие, и эта цепь куется бесконечно.
Дашка, например, весьма строго обращалась со своими куклами, даже порола их прутиком. Ей тоже хотелось отыграться на ком-то слабее себя…
Но теперь он убедился, что бывают случаи, когда строгость бессильна. Он дал Милене слово, что она переночует у него только один раз. Но девчонка умудрилась остаться еще на одну ночь. Вышло это так — в четверг утром ему нужно было ехать в редакцию, сдавать вымученную статью о детском отдыхе без родителей. Милену он увел с собой из квартиры и на улице вызвался отвезти девочку к родителям. Она вырвала руку и заявила, что прекрасно доберется сама. Заодно пообещала, что опять скажет родителям, будто ночевала у подружки и будет твердо держаться этой версии. «Может, это и к лучшему, — решил Михаил, глядя, как она бежит через улицу, помахивая рюкзачком. — А то придется объясняться с ее отцом…» Именно затем, чтобы не разрушать спасительной версии о подружке, он не стал звонить Алле и спрашивать, вернулась ли Милена. Это могло выглядеть странно.