Западный край. Рассказы. Сказки

Хоай То

Кхай был осмотрителен и чуток. Он говорил: если за саженцем хорошо ухаживать, он быстро растет и зацветает в срок — тем более должен расцвести человек.

Где бы, в какой деревне ни объявился больной, Кхай спешил туда и убеждал его принять лекарство, а уходя, оставлял порошки и пилюли. Он вылечил много людей и слава о «лекаре Правительства» разнеслась далеко.

Случалось, человека так прихватывала малярия, что он уж и света белого не видел и родня начинала обряжать больного в новое платье [73] . Но Кхай немедленно появлялся в доме больного, делал ему укол, и через час-другой

тот приходил в себя.

73

По древнему обычаю мео, умершего обряжали в новое платье, чтобы Душа его явилась в загробный мир в достойном обличье.

Однажды Тхао Кхай явился в далекую деревню как раз в тот день, когда жители ее, схватив человека, «одержимого бесом», связали его и бросили наземь, чтоб учинить пытку, а потом изгнать в лес. Кхай объяснил людям вред суеверий и открыл им глаза. Вспомнив тот день, когда Революция спасла их с матерью, вывела из лесной чащи, он рассказал землякам, сколько горя перенесла его семья, которую так же вот объявили «одержимой бесом».

Молва об этом дошла до самых глухих уголков.

Кхай объезжал постоянно весь район Финша, разъясняя народу, что такое профилактика и лечение болезней, и добился своего, народ понял: хочешь сберечь здоровье — соблюдай все, как велит наука.

Когда приближается заря, первые лучи высвечивают в небе очертания горных вершин, а спустя мгновенье все вокруг затопляет сверкающий солнечный свет. «Так и социализм — думал Кхай, — озарит скоро здешнюю землю своим лучезарным сиянием, и никакие суеверия, рознь или злоба не заслонят и не затмят его».

На этот раз Кхай решил прямиком спуститься в Наданг, а потом объехать деревушки по обоим берегам реки. Он знал, что сынишка старосты Панга давно уже выздоровел, и хотел теперь воспользоваться этим наглядным примером — выступить на общем собрании деревни.

Дорога неясной чертой тянулась вдоль берега. Весь день он не слыхал ничего, кроме журчанья и рокота воды, а перед глазами маячили давно надоевшие скалы, которые аркой замыкали ущелье.

Всюду паводок вступал в свои права, и все выглядело совсем не так, как в прошлую его поездку. Тяжелые, набухшие влагой серые тучи висели на вершинах гор. Непрестанно моросил дождь. Земля и небо насквозь пропитались влагой. Горы и лес окутались серой пеленой тумана, который как паутина оплел ущелья и лощины.

Вышедшие из берегов ручьи и речки с ревом бросались вниз, словно стая бешеных тигров; вздыбясь, метались они из стороны в сторону, выбелив пеною обрывистые склоны.

Рослый конь Кхая, оседланный им спозаранку, поначалу горячился, взмахивал хвостом, вставал на дыбы, а теперь упирался, переходя вброд вздувшийся ручей, и брыкался, пытаясь сбросить седока.

Пришлось оставить коня и двинуться дальше пешком.

Здесь, в Фангтяй, селения мео едва видны были за блеклозеленой стеною леса. Но и в этих далеких деревушках люди признали фельдшера Тхао Кхая своим и следовали каждому его совету. Они выложили камнем глубокий колодец, и вода в нем теперь была чистой и прозрачной. Потом они обнесли стеной сад; каждый день, возвращаясь с поля, люди приносили камни и укладывали их ряд за рядом вокруг посадки. Нижние камни успели уже обрасти мхом, а новые белели в стене — высокой и прочной. Когда выпадали солнечные дни, женщины развешивали на ней для просушки свои юбки и синие душегреи, расшитые красными цветами.

Ниже

по склону, рядом с полем, окруженным скалами, лежала еще одна деревня; здесь жили вместе мео и хани. Кукуруза на поле стояла низкорослая, но початки были крепкие, а листья зеленые и гладкие.

К подножию холмов, поросших густым кустарником, падали ручьи, словно отсекая землю от неба. Деревня, которую только что проехал Кхай, скрылась за пеленой тумана.

Прошумел дождевой шквал, следом за ним обрушился новый, потом — еще один; перехлестывая через перевал, они с ревом гнались за путником.

В деревнях зао кровли теснились поближе друг к дружке, прячась в лесу. Здесь, в Хотхау, люди были все как на подбор — высокие и дородные. Зао носили блестящие черные шляпы, сплетенные из конского волоса, их долгополые куртки были украшены спереди двумя рядами плетеных пуговиц, делавших грудь шире. И куда бы они ни шли: в поле ли, на базар или на занятия ликбеза, шаг их всегда был решителен и тверд, а звонкий смех слышался издалека.

На дороге Кхаю встретились женщины из племени зао: блестящие волосы их, разделенные пробором, узлом поднимались на затылке. За спиной у каждой висела желтая сумка с дынями. Увидев незнакомца, они наклонили улыбающиеся лица и заспешили дальше. Кто утверждал, будто зао скуповаты и замкнуты по натуре? И выраженья их лиц, и облик их деревень теперь открыты и радушны.

Недавно распаханные по целине поля уходили все дальше и дальше от деревенских околиц. Срезанные полукружьями по высоким межам, удерживавшим влагу, они поднимались чуть не к самым вершинам гор — такие поля бывают лишь там, где люди ведут оседлую жизнь. Пашни оттесняли лес на дальние склоны, чтоб деревням зао было где прокормиться, чтоб они могли обосноваться здесь навеки.

Выглянув было из леса, деревушка зао снова скрылась из глаз. Сквозь полог слепого дождя все вокруг казалось неясным и сумеречным. Тхао Кхай вдруг заметил на дороге следы тигра, четкие и круглые, будто отпечатки бочонка, обведенные сине-зеленым кольцом примятой полыни, и, наклонившись, почуял резкий запах, смешавшийся с пряным духом полыни.

Кхай шел по просторным ровным лощинам, мимо селений племени лы, что стояли вперемежку с деревнями тхай. Лы переселились сюда из Лаоса бог знает когда. Дома их рядком уселись на склонах там, где начинались пашни. Осенью над окружавшей их редкой бамбуковой изгородью желтели спелые апельсины. В подполе, меж сваями, толкли рис в ступах, и размеренные удары пестов гулко стучались в тишину сумерек. Старики, сидевшие у дверей, торопились, пока не зашло солнце, дошить начатые поутру холщовые сумки. Девушка мыла голову, наклонясь над ручьем. Увидев незнакомца, она неторопливо подняла подол ярко-красной юбки и прикрыла грудь. Потом поздоровалась с «товарищем кадровым работником» и подумала: «Ишь как торопится, видно, по важному делу…»

Прежде феодалы стращали народ: мол, зао и лы, тхай, са, мео и прочие какие ни есть племена только и ждут, как бы затеять резню. Оттого-то Кхай сызмальства привык опасаться чужих. Но потом, когда их с матерью выгнали из деревни в лес, он увидел, что уездный начальник — сам по рождению мео — тиранит и губит своих соплеменников. И с той поры он стал бояться всех и вся.

Но нынче, сколько бы ни шел ты по дороге — день, два или три, — хоть всю страну обойди из края в край, — везде разноплеменный люд уживается и трудится рядом: на одной горе, у одной и той же реки, близ одного поля на лесной опушке. И нигде он не встретил вражды или розни.