Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика
Шрифт:
В докладе Хрущева говорилось о страшных предвоенных годах массовых репрессий, когда неугодные «уничтожались сначала морально, а потом и физически». Хрущев говорил, что, идя на доклад к Сталину, ни он, ни Булганин не были уверены, что вернутся с доклада домой. Сталин доверял только Маленкову.
То, что мы услышали в этот день, повергло нас в шок. Все годы с раннего детства нас воспитывали в духе преклонения перед гением Сталина. Мы вставали и ложились под звуки песен о самом мудром и великом вожде. Все, что было хорошего в жизни, было сделано им, все победы и свершения приписывались ему, он был нашим лучшим другом, отцом и учителем.
В экзаменационном сочинении
Эти слова поэта Исаковского — были не самыми сильными, но они выражали ту суть, которую нам вдалбливали многие годы. За сочинение я, конечно, получил пятерку и в результате — золотую медаль. И хотя, как помню, понимал всю ненормальность чрезмерного возвеличивания вождя, охотно и без зазрения совести играл в эти игры, как играла в них вся страна.
И вот теперь та же партия устами ее руководителя Хрущева заявляет, что роль Сталина в войне — более чем ничтожная, что он в начале войны не знал, что делать и находился в прострации. А ведь он только вчера был Генералиссимусом Советского Союза, кавалером двух орденов Победы, великим полководцем и гениальным стратегом. И сейчас вся эта конструкция, упорно и умело сооружаемая годами, рушилась на наших глазах.
Но впереди нас ждало еще большее потрясение.
31 марта на объекте 70 старший лейтенант Цикарев вышел на трибуну с красной брошюрой и на протяжении трех часов читал нам письмо с закрытым докладом Хрущева «О культе личности и его последствиях».
Начинался доклад довольно спокойно с напоминания о нетерпимом отношении Ленина к культу личности, изложения обид Крупской на грубости Сталина, лояльном отношении самого Ленина к своим политическим оппонентам. Но вот на арену политической борьбы выходит генсек Сталин и повергает напрочь «священные для нашей партии ленинские принципы» построения социализма. Произвол Сталина против партии и ее ЦК проявился в полной мере после XVII съезда партии, состоявшегося в 1934 году. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК, избранных этим съездом, было арестовано и расстреляно 98 человек, то есть 70 процентов.
После убийства Кирова начались массовые репрессии и вопиющие нарушения социалистической законности. Да и само убийство Кирова «таило в себе много непонятного и загадочного». Доклад прозрачно намекал, что организатором его был сам Сталин. Террор нарастал с каждым годом: количество арестованных увеличилось в 1937 году по сравнению с 1936 годом более чем в десять раз.
Особенное впечатление на слушателей произвели обстоятельства и подробности арестов, пыток и расстрелов людей, известных по революционной борьбе и гражданской войне: Эйхе, Рудзутака, Косиора, Постышева, Косарева.
В докладе отмечались тяжелые последствия истребления сотен и тысяч армейских командиров и политработников в 1937–1941 годах. Все они стали жертвами подозрительности Сталина и клеветнических обвинений. Имена Тухачевского, Якира, Блюхера и многих других не были названы, их реабилитация была еще впереди, но мы понимали, это — вопрос времени.
Уничтожение лучших кадров Красной Армии, игнорирование предупреждений о возможном
В заключительной части доклада Хрущев с сарказмом рассказывает о том, как Сталин редактировал свою собственную «Краткую биографию» и писал «Историю ВКП (б). Краткий курс».
Фраза: «Сталин — это Ленин сегодня» показалась ему явно недостаточной, и Сталин собственноручно переделывает ее так: «Сталин — достойный продолжатель дела Ленина, или, как говорят у нас в партии, Сталин — это Ленин сегодня».
Невольно вспоминается, как настойчиво и методично в годы учебы в школе и институте нам втолковывали эти сталинские книги. Мы их изучали, конспектировали, сдавали по ним экзамены — и вот выясняется, что это — блеф. «Разве может марксист-ленинец так писать о самом себе, возводя до небес культ своей личности?» — с возмущением спрашивает Хрущев.
Никита Хрущев все делал с энтузиазмом — и строил и разрушал. 1956 г.
Чтение закрытого письма закончилось при полной тишине. Эту тишину потом отмечали многие, прослушавшие шокирующий доклад Хрущева. Первым чувством было глубокое разочарование в вожде всех времен и народов — в Сталине. Мы стали понимать, что наши головы все еще набиты разным мусором: сталинская национальная политика, руководящая роль партии, марксизм-ленинизм, роль личности в истории и многими мертвыми схемами, от которых придется освобождаться многие годы. Нам еще предстояло научиться самостоятельно думать, критически воспринимать то, что касалось вечным и незыблемым, и уже больше никогда и никого не слушать просто так — на веру.
Перед нами на стене висели три портрета: слева — Ленин в крапчатом галстуке, справа — Сталин в мундире генералиссимуса и посредине — улыбающийся Хрущев. Сейчас он выглядел победителем, сокрушив вождя и своих недругов. Казалось, даже Ленин на портрете задумался чуть сильнее обычного. Его фатальный час пробьет значительно позже, но фактически первый удар коммунистической иллюзии нанесен уже сейчас.
Разоблачение культа личности Сталина было началом конца коммунистического мифа.
Зачем это нужно было Хрущеву? Он ведь и так после смерти Сталина всех обошел и утвердился почти в той же непоколебимой власти. Но в том то и дело, что он понимал — кому-то надо отвечать за все прошлые злодеяния коммунистического режима. Так не лучше ли сразу все навесить на товарища Сталина, пока не вспомнили о других его соратниках, в том числе, и о нем.
Много лет спустя другой Генеральный секретарь ЦК КПСС Андропов в беседе с В. Кеворковым [19] на аналогичный вопрос ответил:
19
Кеворков В. Диссидент союзного значения //ВВС. Тайны истории. — 2006 — № 38. — С. 12–13.