Запах атомной бомбы. Воспоминания офицера-атомщика
Шрифт:
Жены Крыжко и Гусева тоже навестили своих мужей. 1956 г.
К сожалению, мы пришли к концу вечера и успели станцевать только пару танцев. Дусе явно не хотелось идти домой, и она предложила погулять по парковой зоне. Светила полная луна, воздух был наполнен весенними ароматами и стрекотанием цикад.
На первом послепраздничном сборе полковник Князев с удовольствием подвел итоги:
— Наша с вами учеба подходит к концу. Недавно кто-то упрекал меня в том, что
Хорошие успехи в стрельбе, что нас, ваших преподавателей, даже удивило. Первое место наша часть заняла в спорте, что свидетельствует о хорошей физической подготовке. А это в армии очень даже необходимо. Командование гарнизона отметило ваше четкое прохождение на воинском параде. Самодеятельный оркестр произвел большое впечатление на жителей городка и постоянный состав гарнизона.
Значительно меньше стало нарушений дисциплины и комендантского режима. Так что, товарищи офицеры, не допускайте, чтобы на нас сыпались мелкие шишки, если миновали крупные.
Полковник Князев не случайно упомянул в наших достижениях оркестр. Мы уже неоднократно устраивали концерты на открытых площадках, в Доме офицеров. За это время уровень исполнительского мастерства заметно повысился.
В оркестре я играл на контрабасе попеременно с Витей Крыжко. Будучи натурой флегматичной и молчаливой, он резко менялся, когда брал в руки инструмент. Видимо, в глубине души он любил музыку, которая его явно преображала. Глаза зажигались, а на суровом лице появлялась улыбка.
Витя Крыжко. 1956 г.
Сначала мы играли только всем известные мелодии: песни советских композиторов, старинные вальсы, забытые романсы. Потом разучили несколько модных зарубежных мелодий, в основном, из кинофильмов. Получалось довольно неплохо. Инструментальный ансамбль пополнился солистами, а потом — и небольшим хором. Незамысловатый конферанс вели Женя Кузнецов и Володя Кушнир.
Репетиции проводились почти каждый вечер. В самодеятельности репетиции даже более интересны и желанны, чем официальные выступления. Здесь можно было исполнять все, что хочешь, импровизировать на грани дозволенного. Не надо забывать, что несмотря на разоблачение культа личности Сталина, идеологическую цензуру никто отменять не спешил. Особенно это чувствовали оба ведущие, которые весь свой словесный репертуар должны были предъявлять на проверку Шаронову.
Однажды к нам в Дом офицеров зашел генерал Петленко в сопровождении полковника Князева. Они уселись в зале и внимательно слушали нашу генеральную репетицию. Ее даже записывали на магнитофонную ленту, что для тех времен было еще редкостью.
Конечно, ни буги-вуги, ни «Панаму» мы при высоком начальстве не исполняли, а ограничились советскими мелодиями. Из иностранщины позволили себе только «Французский вальс» с мелодией приятной генеральскому уху.
Полковнику Князеву выступление понравилось. Из инструментов его больше всего заинтересовал контрабас. Он даже спросил, давно ли я на нем играю и где учился играть. Пришлось его разочаровать полным отсутствием какой-либо школы, кроме «инструментального ансамбля воинской части Князева», как представляли нас ведущие. Полковник сдержанно улыбнулся. А Петленко незамедлительно предложил нам петь «Варшавянку» вместе с объединенным хором гарнизона — «как в Большом театре».
Оказывается, командиры приходили не просто так. Князев сообщил, что наш самодеятельный коллектив
Через час езды кавалькада машин с песнями проскочила Камыш-Бурун с дымными трубами металлургического комбината и по ржавым лужам прибрежных вод подъехала к подъему на крутой берег. Потянулись полуразрушенные и недостроенные домики, свалки и чахлые огородики, какие-то длинные темные сараи. Подъехали к клубу артели «имени Героев-черноморцев», в котором нам предстояло дать концерт. Торжественной встречи не было, хотя на дверях клуба, игнорируя все требования конспирации, было написано: «Сегодня в клубе состоится концерт воинской части из Багерово. Начало в 19.00. Вход бесплатный».
Поездка в Камыш-Бурун. 1956 г.
Любопытные мальчишки провели нас в довольно просторное помещение с цементным полом. Три-четыре десятка длинных скамеек и невысокое возвышение сцены, над которым по-прежнему висит портрет генералиссимуса — вот и все, что было в клубе. Подошел председатель артели, плотный загорелый мужик, и заведующая клубом, худенькая бледная девица, которые заверили нас, что зрители будут.
Мы рассыпались по поселку, пытаясь найти магазин. У его дверей стоял пьяный лейтенант в расстегнутой куртке, без галстука и головного убора. Он удивленно раскинул руки и пытался произнести какие-то приветственные слова. Потом показал рукой на торчащую неподалеку антенну радиолокатора, что, видимо, должно было означать место его службы, безнадежно махнул рукой и заковылял нетвердой походкой в противоположную сторону. По всему чувствовалось, что он в поселке свой человек, начальников, если они и есть, не боится и требованиями дисциплинарного и внутреннего уставов не отягощен.
— А что, ребята, не встреча ли это с нашим ближайшим будущим? — с иронией заметил Вовка Кушнир. — Хорошо еще, если где-то там внизу будет плескаться море, можно будет охладиться.
Зрителей, как нам и обещали, набралось полный зал. Все скамейки были заняты. Тем, кому не хватило мест толпой стояли в пустующей части клуба.
Выступления встречали и провожали аплодисментами. Хорошо реагировали на музыкальные номера и песни. Хуже — на конферанс, где на шуточку о видеотелефонах, которые «просьба не целовать», хихикнули из уважения. А в общем — и зрители, и артисты остались довольны.
После концерта председатель колхоза выставил нам два бидона молока, ведро яиц и несколько караваев. Вот только кружек было маловато. Пока мы пили молоко, в клубе начались танцы. И у нас шевельнулось подозрение, что полный зал был не из-за концерта, а — из-за танцев.
Сомнения рассеялись, когда через несколько дней, нас пригласили дать концерт в городе Керчи. Концерт был посвящен Дню Победы и проходил на открытой эстраде в одном из приморских парков. На этот раз в объявлении значилось, что концерт дает Дом офицеров летчиков.
Открытая эстрада была заполнена полностью. В первых рядах угадывались лица знакомых девушек. За эти месяцы некоторые из нас успели завладеть сердцами хорошеньких девушек города, за что иногда конфликтовали с местными офицерами.
В Керчи выступления принимали заметно лучше, реагировали искренне и темпераментнее. Здесь позволили себе исполнить весь репертуар: «Мексиканское болеро», «Ковбойскую», «Над крышами Парижа», «Карело-финскую польку» и многое другое. Все номера встречали аплодисментами а некоторые — требовали повторить «на бис». Хорошо принимали и хор, но художественной декламацией явно тяготились.