Запах денег
Шрифт:
Не отдавая себе отчета, Сеня приложился к руке.
Нестор Иванович чуть улыбнулся:
— Зайди ко мне, странник. Разговор есть.
В горнице вожака села Гуляй-Поле, чистой, слегка протопленной березовыми дровами, Семен почувствовал себя на удивление вольготно.
— Жрать давай! — крикнул Махно в направлении кухни, и сразу же из нее выбежала рыжая баба, как две капли воды, схожая с Глашей. Женщина несла деревянный подносик с дымящимся борщом
— Мне алкоголь не очень, — робко возразил Семен. — В Москве я увлекался.
— С батькой стакан за честь выпить, — возразил Нестор Иванович и смахнул мордастого кота с табуретки. — Садись!
Семен похлебал борща, выпил стопарик и отмяк. Волосатый батька, пусть и в черных очках слепца, показался ему симпатичным.
— Любо у вас! — подцепив розовое сальцо на вилку, подытожил чувства Семен.
— А любо — с нами живи! — батька стукнул по столу кулаком. — Нечего по белу свету кататься перекати-полем!
Батька сдернул черные очки. Глаза его сверкнули. Но теперь в них Семен прочел что-то жалкое и виноватое.
— И буду жить, — икнул Семен.
— Еще налить?
— Давай.
Выпили, закусили ломтиком буженины.
— У тебя с образованием как? — спросил батька.
— Высшее. Генетик я. Только институт наш в переломные годы залег на бок.
— Образованных не жалую. В свое время тысченку-другую умников в расход пустил. Но теперь мне кадры нужны.
— Тогда горячее время было, — помертвел Сеня.
— Верно! — усмехнулся батька. — А сейчас — стабильность, внятность. Без умников, увы, коммунизм не построить.
— Так у вас, по-моему, уже коммунизм.
— Это верно, — взмахнул кудлатыми волосами батька. — Но, знаешь, сколько энергии уходит, что поддержать коммуну? Пропасть!
— А чем же я помогу? — зевнул Семен, после горилки сладко хотелось спать.
— Стань вице-мэром.
— Согласен! — Семен протянул батьке изнеженную, интеллигентную руку.
С того дня Семену было назначено десятикратное довольствие, стал он кататься с Глашей, как сыр в масле.
Народ Сеню зауважал жутко.
С голов перед ним шапки драли. Некоторые замшелые старушки даже крестились на него, как на икону.
Обязанностей же у Семена практически не было.
Он лишь в положенный день выдавал посельчанам мариупольские золотые, да программные речи батьки записывал чистым, синтаксически выверенным, языком.
Не жизнь началась, а малина!
Несколько девок-молодух стучали в окно Семена и предлагали свое роскошное тело для телесных утех.
Сеня всем отказывал.
Гликерья даже на него обиделась. Мол, не уважаешь ты наших девчат. Уж не контрреволюционер ли в душе?!
Парочку раз
Ест, пьет Семен, полнеет, и вдруг — заскучал.
Все чин чинарем, только маета это все, томление духа, как в столице.
Взгрустнул Сеня, усиленно горилку запил.
С раздачей золотых как-то раз напортачил.
Выпил он с похмелюги и стал весел и глуп.
Пришел народец за довольствием, а Семен распахнул дверь в погреб, да как гаркнет:
— Берите, братья и сестры, сколько влезет. Сколько вынесите!
Шарахнулся народец не к погребу, а от него.
Чертыхаются, отплевываются.
А потом одна старушонка соленый огурчик Сене в лапу сунула. Мол, подкрепись, кормилец, авось, хмель-то и вылетит.
Сжевал Сеня огурчик. Только хужее стало. Вытошнило его в три ручья.
Покивал народ головами, да и побрел восвояси с пустыми карманами.
Вечером вестовой вызвал Семена к Махно.
Срочно! Без промедленья! Экстренно!
Пришел Сеня в ставку Махно, а тот даже сесть на табуретец не предлагает. Брови хмурит.
Помолчали.
— Ты что ж, гад, делаешь?! — взвился вдруг коршуном Нестор Иванович. — На святую анархию посягнул?!
— Сам же учишь, — отпрянул Сеня, — все принадлежит народу?
— А ты не так умен, как казалось, — взгрустнул Махно. — Что Москва с людьми делает, а? Мозги набекрень!
— Да и нет тебя! — в похмельном угаре взвыл Семен. — Пол века назад почил в бозе. На выпускном о тебе на вопрос отвечал!
Махно щелкнул Семена по лбу. Пребольно! И как рассмеется:
— Значит, я что? Привидение? Дух?
— Вроде того…
— Ах, Сеня-Сеня, — Махно нырнул в подпечник и достал огромную бутыль с бурой жидкостью, — хоть и глуп ты, а люб.
— Больше не пью, — откачнулся Семен.
— А я и не предлагаю, — Махно налил стопочку, махнул разом. — Хорошо!
— Что это? — Сеня понюхал стопку, пахло болотной прелью.
— Эликсир молодости. Или бессмертия. Настойка на алтайских тушканчиках. Я бессмертен, как и анархия.
Глубокой ночью Семен Глушко выкрал эликсир бессмертия, набрал рюкзачок царской печатки золотых, да и зашагал к Москве.
Пришел в столицу, а там радость — жена вернулась. Из института генетики звонят. Мощные вложения в него влились. У всех мажор на душе, от желания работать руки чешутся.
И позвали Семена не абы кем, ни кухаркой, ни сторожем, а высоким начальством. Первым замом самого директора!
Окладец ахнули — будь здоров!
Трех секретарш у компьютеров посадили, одна другой краше.