Запах лимона
Шрифт:
Пора спать. Иначе, если поддаться своему желанию, можно проговорить без конца. Беда лишь в том, что комната хозяйки занята ее гостями. Но и это пустяки. Он устроит ее вполне удобно на диване, в его кабинете. Там она может спать, сколько угодно, хоть до тех пор, пока он вернется со службы. Утром хозяйка подаст ей завтрак, а потом они вместе пойдут обедать.
«Вы будете спать на моей подушке, — вы узнаете все мои мысли», смеется Борщевский, прощаясь перед сном. Лучше было бы Борщевскому узнать мысли маленькой гостьи. Пожалуй, тогда бы он не спал так спокойно и не снилась бы ему детская улыбка Валентины Степановны. Что она делает теперь?
Проверив,
«Вот удача… Совершенно неожиданно… Одно поручение выполнено. И самое трудное. И так просто, — без какой-либо любовной интриги… Какие глупые эти хорошие люди. Даже скучно… Ну, а на второе не стоит тратить времени, — видимо, он и сам ничего не знает».
Наутро крайне неловко Борщевскому. Надо же — забыть портфель в кабинете, где спит гостья. Хорошо еще, хозяйка не ушла на рынок, а то совсем неудобно — пришлось бы идти самому. «Да и вот еще, передайте ей, пожалуйста, когда она проснется, что я вернусь рано. Пусть посидит, поскучает, потом поедем в театр».
Не ошибся ли Абрек? Куда он бежит, теперь уже не рыча, а только жалобно, обиженно повизгивая? Не просто ли знакомый запах лимона приводит его к дому покойного Утлина?
Нет, не ошибся Абрек. У двери квартиры какая-то женщина стучит кулаком. Евгения Джавала!.. Пытается шпилькой открыть замок. Абрек бросается к ней, с воем лижет ей руки и ноги.
Это может свести с ума человека даже с самыми крепкими нервами. На лбу у Петрова крупные капли пота. Не удивлен, кажется, только неистово радующийся пес.
Джавалу хотят оттащить от двери. Но она со всей силой безумия, расталкивая всех, рвется к ней. От автомобиля, по лестнице, торопясь, задыхаясь, — профессор Стрешнев. «Да пустите же ее, пустите!.. Это невероятно интересно. Сейчас же отворите дверь!».
Створки настежь. Кинулись в комнату, как одержимые. Куда она, куда? О, может быть, сейчас… сейчас… все станет ясным…
В конце коридора маленькая, белая дверь в ванную. Туда! Но зачем? Петров был там с первого дня обыска… Там ничего нет. По последнему слову техники — устроенное бывшим хозяином-нефтепромышленником помещение для мытья расслабленного буржуйского тела. Крытый толстым линолеумом пол, крашенные масляной краской, ослепительные стены. В одной из них вделанное в стену зеркало, ванна и, посредине пола, маленький, прикрытый металлической решеточкой, лючок для стока грязной воды.
Как, не может быть? Что же может там скрываться?
И безумная и собака, точно по сигналу, бросаются к лючку. Безумная почти ложится на пол. Она заглядывает в глубину трубы, осматривает решетку сверху, внимательно, что-то бормоча, исследует механизм подъема во время чистки. И почти тотчас же, словно со вздохом облегчения, отпрянула назад. Профессор не по возрасту резвым прыжком кинулся к ней, схватил ее за руку,
Лючок был внимательнейшим образом исследован. Ничего! Сумасшедшую перевезли в особое помещение при ГПУ, под особо тщательный надзор. Тревожный день дал новые загадки и никаких результатов. Профессор Стрешнев выразил уверенность, что, при предоставлении ему достаточного времени, он узнает от умалишенной все, что только знает она сама.
Борщевский сегодня постарался пораньше освободиться со службы. Конечно, он аккуратно выполнил всю работу, — хотя и вернулся домой ровно в 20 минут пятого, а не, как обыкновенно, в 6–7 часов. Бедная девушка! Ведь она совсем одна. И такая милая и славная.
«Где же Валентина Степановна?». Флегматичная, толстая армянка равнодушно сообщила: «Умылась, я ей полотенце дала. Кофе выпила. Чемоданчик свой взяла и ушла. Когда вернется? Я не знаю. Мне к чему спросить, ничего не сказала». Встревожился Борщевский — и чемоданчик взяла. Ждет, волнуется, тревожится за нее искренне. К вечеру тоже нет. Тоскливое сомнение, против воли, вытесняет тревогу за милую Валечку. Тут что-то не так. И ему кажутся подозрительными и ее расспросы об Утлине, и старание уверить его в том, что убийство — это дело рук контрреволюционеров, и многое, многое становится для него странным, как это часто бывает со всеми слишком доверчивыми людьми. Но особенно начинает его сейчас смущать это письмо от Николая Утлина, написанное до его смерти. Может, подделка? Может быть, подложное? Теперь уже самые странные подозрения делаются совершенно естественными. Борщевскому кажется, что и стиль письма не похож на обычный стиль его друга. Он достает из письменного стола пачку его писем и пытается сличить почерк. Но эта работа требует специального опыта, специально наметанного глаза. И то ему чудится, что ни одна буква не похожа на другую, то, будто целые строчки, как две капли воды. Он роется в бумагах: не пропало ли чего-нибудь? Впрочем, ведь у него нет решительно никаких документов, относящихся к таинственному открытию покойного. Нет, надо обязательно съездить в Баку, в ГПУ, к Петрову. Завтра должен приехать заведующий, и завтра же и он поедет.
Старая Нина встревожена. Валентиночка ушла с утра и не вернулась ночевать. Конечно, это не так редко случается, но все-таки… Но еще больше удивлена старуха, когда Валентина, вернувшись утром, дала ей неожиданное распоряжение: «Сегодня же едем в Баку». Она, конечно, не смеет ослушаться, но барин что-то ей об этом ничего не говорил. На всякий случай, все-таки надо сбегать в бакалейную лавочку и предупредить кой-кого. Если что-нибудь случится потом, то пусть князь знает, что верная рабыня сделала все, что могла.
От бакалейной лавки никакого запрещения на выезд не последовало. Через 5 часов весело застучит скорый «Тифлис-Баку», а Валентина, открыв детский ротик, так же спокойно будет спать, с руками за головой, в купе, как прошлой ночью спала на широком шагреневом диване в кабинете легковерного «Сек. Э. О. К. К.».
Это сообщение в Лондон шифруется особенно тщательно. Бумажка, согретая в ладанке на груди у Валентины, сегодня, в виде корреспонденции о рысистых испытаниях, полетит через моря своим обычным путем, на стол сначала Бруку, затем Стону, а там и Вальсону. И, весьма вероятно, Вальсон вынужден будет потревожить на этот раз самих хозяев.