Запах медовых трав
Шрифт:
— Чтоб им пусто было! Небось, если б на землю их предков кто посягнул, им бы это не по нраву пришлось!
Чем ближе к мосту, тем больше попадалось беспорядочно сваленных рельсов, шпал, камней, проволоки. То и дело раздавались удары молота, треск автогенной сварки, все вокруг было залито красноватым светом ацетиленовых фонарей. У въезда на мост дорогу машинам преградил военный.
— Фары зажигать только на мосту, как съедете — немедленно гасить!
Хоан проворно забралась в машину. Тускло-желтые блики фар освещали подрагивающие под колесами доски моста. Мост,
— Как он прекрасен! — восторженно сказала Хоан.
Гостья, не сдерживая своего волнения, высунулась из машины и смотрела во все глаза на проплывавшие мимо фермы.
— Грандиозно! — Каждая частица, каждая пядь металла, ставшего ржавым от влаги и от северных ветров, дувших здесь, казалось, были ей бесконечно дорогими. Она прижала руки к груди, словно стараясь унять сердце, слишком сильно бившееся от переполнявших его чувств…
Мост кончился, и через несколько десятков метров по обеим сторонам дороги пошли воронки от бомб. Фары погасли. Хоан хотела было снова спрыгнуть на дорогу, но в небе раздался шум мотора.
— Самолет!
Шофер резко затормозил. Хоан едва успела толкнуть гостью к обочине, как раздался взрыв.
— Ложись! — крикнула Хоан и, метнувшись вперед, укрыла своим телом гостью. Голова плотно прижата к голове, руки закрыли руки…
— Нет, нет! Хоан, пусти, я сама! — пыталась высвободиться гостья. Может, она хотела своими глазами увидеть бомбардировщики, а может, посмотреть на красный пунктир трассирующих пуль, выпущенных по ним, или просто боялась, что из-за нее с Хоан что-нибудь случится? Она пыталась высвободиться, и Хоан пришлось строго повторить:
— Лежите спокойно, правила охраны…
Ее слова заглушил грохот бомбы, разорвавшейся совсем близко, не более чем в двух даках [74] от них. Сразу же запахло паленым, сверху посыпались камни, комья земли, дверца машины распахнулась словно от порыва ветра.
— Ой! — стиснув зубы, вскрикнула Хоан, что-то острое ударило ее в спину, и она почувствовала боль.
— Тебе больно? Хоан, отвечай же, тебе больно? — встревожилась гостья.
— Ничего, ничего.
74
Дак — расстояние около 60 м.
На мгновение Хоан забыла и боль и то, что вся она засыпана землей и пылью; она думала только об одном: гостья приехала из дружественной страны, а дружбу нужно уметь защитить, ведь это и поручили Хоан. Почему эти мысли пришли ей сейчас в голову, она и сама не знала. Мама, это твои глаза пристально смотрят на меня, ты тревожишься, конечно, но ведь ты и гордишься мной, правда, мама?
Камни и комья земли
Хоан поднялась, протянула гостье руку и спросила у людей, подбежавших со стороны моста:
— Как там?
— Трое раненых, уже пришла санитарная. Видно, опять хотели ударить по мосту, да промахнулись, попали в дорогу. Чтоб им пусто было! Днем бомбят, ничего не получается, так теперь еще и ночью повадились.
Хоан взглянула на гостью, у той лицо было забавно вымазано землей. Хоан порылась в кармане, вынула маленькое зеркальце.
— Как красиво!
Обе рассмеялись, и стали торопить друг друга, надо было ехать, чтобы поспеть к месту ночлега до полуночи. Хоан посветила фонариком: на машину было больно смотреть, дверца погнута, фары выбиты, на крыле большая вмятина от осколка. Но мотор работал без перебоев, значит, можно ехать дальше.
— Чуть помедлили бы, и нам крышка. А ты молодец, быстрая! — повернулся водитель к Хоан.
Гостья потянула Хоан за руку, приглашая сесть рядом с ней, на заднее сиденье.
— Тебе больно, Хоан?
— Нет, совсем не больно!
Гостья повернула Хоан к себе спиной, подняла блузку и посветила фонариком: на лопатке чернело огромное, величиной с кулак, пятно.
— Нужно немедленно растереть! — вскрикнула она. — Где санитарная сумка?
— Да ничего, ничего, просто камнем задело, завтра приложу лист памельмуса, и сразу все пройдет, — возражала Хоан.
Гостья между тем рылась в санитарной сумке, отыскивая мазь. Большая рука стала осторожно растирать синяк на худенькой спине девушки. Что-то твердое ощущалось под этой рукой всякий раз, когда она чуть отклонялась вправо.
— Хоан, ты уже была ранена?
— Царапнуло, когда я была на дежурстве в ополчении у нас в селе, еще до армии…
Глаза Хоан потемнели. Она вспомнила о крошечном осколке бомбы, который она до сих пор хранит в рюкзаке — сувенир ненависти. Как раз в тот день в их районе сбили «громовержца»…
Гостья крепко стиснула руку Хоан в своих ладонях. Девушка, которая поначалу выглядела совсем обыкновенной, оказалась такой мужественной, ее беззаветность вызывала восхищение. А она ехала искать героев! Кто бы мог подумать, что герой здесь, рядом с ней, эта маленькая девушка, почти девчушка. Удивительная земля, земля героев.
— Неустрашимость дороги и людская неустрашимость. Я хочу написать об этом стихи, Хоан…
Гостья смотрела на Хоан, на дорогу, оставшуюся позади, на величественно возвышавшийся мост.
— Я очарована этой прекрасной страной, где живут такие мужественные люди. Я преодолела огромное расстояние, чтобы приехать к ним. Я встретила их, увидела на теле их раны. Я своими глазами увидела жестокость врага, увидела, как люди, которых я люблю, неустрашимо и упорно идут от победы к победе…
Так она размышляла вслух — о людях, о мосте, о дороге. Хоан не понимала всего, что она говорила, просто чувствовала, как растет в сердце радость: как бы ни были жестоки бомбы и снаряды врага, дорога стоит — это наше дело, мы его делаем, это наша дорога, мы по ней идем, и наша земля для нас священна.