Запах полыни. Повести, рассказы
Шрифт:
Урмис слушал, дивясь той правде, которую он давно нес в себе, не подозревая, что он есть в нем, есть всюду, в каждом. Он догадывался о ней, а вот объяснить не умел. А гость умел.
Урмис не сомневался больше, что знает этого удивительного человека. «Только надо вспомнить…»
Гость стал прощаться. Поблагодарил хозяйку. Долго держал руку Урмиса в своих сухих теплых руках.
— Спасибо. Мы непременно встретимся, — и, уже направляясь к выходу, полушутя, полусерьезно прибавил:- Если не упадем с коня.
Урмис
Не покормленные вовремя птенцы пищали. Севший в машину гость живо обернулся к Урмису.
— Птенцы беркута! Неужели?
Он вышел из машины, просиявший, до неузнаваемости помолодевший:
— Покажите…
Увидев птенцов, гость обрадованно ахнул, склонился над ними и рассмеялся задорно, по-мальчишески:
— Просто чудо! Барекельды! Редчайшее сокровище! Вы любите птиц, аксакал… Я тоже, они же летают!.. И эти вот со временем унесутся в небо. Можно, я покормлю их?..
«Кто же это такой? — снова задал себе все тот же вопрос Урмис. — Узнает по писку беркутов и так умело кормит».
— Который из этих двух будет с мертвой хваткой?
— Тот, что поменьше…
— Как вы узнали?
— По когтям и взгляду.
— Взгляду?
Урмис кивнул:
— Твердый взгляд и острый. Не взгляд — шило!
— О-о! А еще?
— Когда я их брал, видел у гнезда панцири больших черепах. Не всякий беркут берет их, а мать этих брала…
— Взгляд, когти… Да еще крыло с мощным суставом! Так, аксакал?
Урмис улыбнулся:
— Так.
— И клюв…
— И крутой резцовый клюв?
Теперь они рассмеялись и обнялись.
— Спасибо за радость! — сказал гость. — За большую радость. До встречи в Алма-Ате.
И только тут Урмис вспомнил его… Вспомнил неожиданно, как это нередко бывает, когда забываешь, что надо вспомнить.
«Ой-бай! Как же это я?» А гость уходил. И какой гость… Старик рванулся за ним, растерянный, смущенный:
— Я точно ослеп, — проговорил он, задыхаясь, — не обижайтесь…
Гость удивился: «Обида за доставленную радость? Разве такое бывает в степи?!»
И впервые за утро улыбнулся такой приветливой улыбкой, что у старика перехватило дыхание.
— Обычай-то народный, желанному гостю надо же что-то преподнести. Уж вы не обижайте меня, старика, Мухтар, дорогой. Дарю вам птенца. Примите… — только и выговорил он.
Гость поклонился.
— Это бесценный подарок, аксакал. И я… — Он помолчал.
— Не откажите, примите!
— Но как же мне быть… Ведь мы в дороге…
Один из гостей подсказал выход: птенца пока не брать, оставить до осени и уже окрепшим привезти к Мухтару Омархановичу.
— Да, да, так ведь надежнее, — согласился он. — А главное, вы будете моим гостем, аксакал. А потом на охоту: испытаем беркута на деле, ну и наговоримся вволю обо всем!..
Гости уехали. Воспрянувший духом Урмис не знал
Прибыли рабочие из совхоза. Забот прибавилось. Надо было везде успеть, и Урмис успевал! Впереди ждала встреча. «Если не упадем с коня, — вспоминал он, — э-э, нет. Старый Урмис еще поскачет».
Дни сменялись днями, птенцы росли и крепли.
Но однажды Зейнеп, вошедшая зачем-то в дом, выбежала оттуда с криком:
— Ой, аксакал, быстрее! Не знаю, который… Один из беркутов мертв!
Отдыхавший в юрте старик похолодел. «Аллах, пусть это будет моя, а не его птица». Не одеваясь, побежал к «штабу»… «Нет, не Мухтара».
В тот же день Урмис сплел из тальника надежную клетку.
Двадцать восьмого июня, как всегда, за утренним чаем Зейнеп включила приемник. Кто-то пел веселую песню. Затем так же весело заговорил диктор и вдруг на полуслове умолк. Наступила пауза, долгая пауза, и тот же диктор, но уже другим, напряженным, прерывающимся голосом, как будто сдвигая тяжелые камни, прочитал: «Сегодня в Москве скончался Мухтар Ауэзов…»
Зейнеп посмотрела на Урмиса. Тот сидел ссутулясь, не замечая, что из пиалы льется чай. За открытым пологом входа виднелась пустыня. Урмис смотрел туда… В его сознании медленно, набирая силу беспощадной правды, всплывали Мухтаровы слова: «Если не упадем с коня». «И это он знал. Он знал все…»- думал Урмис. Тоскующий взгляд остановился на холмах, и старику показалось, что и они горбятся, что их давит, как и его, черная весть, прозвучавшая над степью. Глазок забытого приемника потемнел. Кому-то жаловался кобыз. Но Урмис уже ничего не слышал…
В один из солнечных осенних дней Урмис выехал в степь со своим питомцем. На том холме, где он увидел раненого сайгака, старик открыл клетку.
Беркут переступил с ноги на ногу, втянул шею и одним прыжком вылетел на волю. Бронзовея оперением, стал подниматься все выше и выше.
Аксакал следил за ним, пока он не скрылся в холодной голубизне осеннего неба, там, где стояло солнце.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
(пер. Б. Рябикина)
Трактор вышел с фермы поздно. Рванул, заскрежетав. Дорога катилась вниз. В кабине было душно. Перегар солярки подступал к горлу.
Кулипа опустила стекло, высунула голову. Теперь лучше.
Ветер бьет по лицу, рвет волосы. Все равно хорошо. Солнечные лучи, как арканы, тянутся к земле, пробивают облака. Тучи темнеют, сердятся, их все больше и больше. И вот золотом меч уже в плотном мешке. Мгла спускается на землю. Разутюженная гусеницами дорога становится серой, неприветливой. Мутные лужицы, блеклая, забрызганная грязью трава.