Шрифт:
1
В штабе — дым коромыслом.
— Ну, как там саперы? — перехватил меня в коридоре Зырянов, высокий, немолодой уже капитан с хорошей выправкой и заметно выгнутыми ногами. На его синих, «чужеродных» для пехоты петлицах — серебряные подковки с саблями.
— Нормально! Отделение разведки выделил, обучаю… Миноискателей нет.
— Получи.
— Нет на складе…
— Будет. Все будет! Народ твой — пеший?
— Пеший.
— Худо… Им не поспеть за конной разведкой.
Зырянов — помощник начальника штаба по разведке, и к тому же кадровый кавалерист. На нас он смотрит как бы с высоты своего седла.
Я прохаживаюсь по коридору, жду комиссара полка. Ко мне подходит лейтенант Пашкевич — командир противотанковой батареи. У него свежее розовое лицо, щеки досиня выбриты. Говорит он весело:
— Куда ни сунусь — всюду временные! Врид, врио, ио…
Действительно, комсостава не хватает, а вновь прибывающих, особенно таких, как я, свежеиспеченных, в первую очередь направляют в подразделения; очумевшие штабники сидят в прокуренных комнатах дни и ночи, тут же, не раздеваясь, поочередно дремлют.
— Понимаешь, мне нужен бк [1] , а они тянут кота за хвост!
— Может, нету снарядов, — пробую я защитить неизвестного мне врида.
Но артиллерист упрямо стоит на своем:
1
Боекомплект.
— Был бы настоящий начальник — достал бы! На этого цыкнут по телефону, он и дышит в тряпочку. А чего бояться? Меньше взвода не дадут, дальше фронта не пошлют! Война, друг…
Наконец приходит комиссар Михайлов, ради которого я и толкусь в коридоре. Он долго выспрашивает, куда и сколько человек передано из моего прежнего формирования. Начинаю подробно докладывать, ссылаюсь на документы и распоряжения.
— Испарились у тебя люди! — упрекает он меня, разглядывая сводку и прижимая плечом к уху телефонную трубку. — Да! Да! Есть! Да… — отвечает он кому-то.
Наконец мы с ним находим ошибку и сводим концы с концами. Гора с плеч!
— Не путай гляди, — отпускает меня комиссар. Его смугло-землистое, припухшее от бессонницы лицо тонет в дыму.
Идя обратно по коридору, я думаю: не слишком ли засиделись мы в лагере? Дни бегут, осенние дни сорок первого года… Прошел сентябрь, начался октябрь, а мы все формируемся…
2
— Ну, давай, давай Вась Васич, — уговариваю я командира второго взвода. — Все ж таки добро…
— Пропади оно пропадом! — морщится он и подвигает консервную банку ко мне. Это мы с Василием Васильевичем Оноприенко
Тут же сидит командир первого взвода.
— Федоров! — заводит его Оноприенко. — Даю вводную: противник с фронта, противник с тыла, противник слева, противник справа! Ваше решение?
— Ну… оценить обстановку… — тянет Федоров.
Оноприенко хохочет:
— Лейтенант Чуб в таком разе командовал: «Взвод, сквозь землю провались!»
— Над кем смеетесь, господа? — морщится Федоров.
Я снова передвигаю консервную банку поближе к Вась Васичу и рассказываю, как в тридцать девятом году привез в Архангельск, в институтское общежитие, арбуз и как мой приятель — северянин ел такую невидаль ложкой. Оноприенко, истый хохол, смеется до колик.
В столовую мы сегодня не ходили — некогда: собираемся на стрельбище. Перед бараком строится рота. На повозку уже погружены патроны, бутылки с зажигательной смесью и старые ручные гранаты — «бутылки». Мысленно проклиная крабов, я забегаю в отгороженную в казарме клетушку, где старшина держит кое-какое ротное добро. Нынче здесь расположился ротный умелец Носов и на скорую руку малюет чернилами на газетах поясные силуэты-мишени.
— Сколько сделал, богомаз?
— Двадцать.
— Кончай.
На стрельбище, как всегда, народу много. Бьют станковые пулеметы, татакают ручные, трещат винтовки и карабины. Отыгрывает сигналы труба.
Мы занимаем свой участок. Назначаю первую смену. Саперы протирают оружие, накалывают на щиты мишени, расставляют в тылу прицельные станки. Во взводе Оноприенко уже заготовили «Боевой листок» — остается ждать отличников.
На огневом рубеже появился комиссар полка Михайлов. Он сразу же подошел к нашей роте.
— Как стреляете, саперы?
— Готовимся, товарищ старший политрук.
Михайлов внимательно посмотрел на меня:
— А раньше рота стреляла?
— Стреляла.
— Ну вот что, брат… Стреляйте получше…
У комиссара необычно серьезный и в то же время рассеянный вид. Он подолгу смотрит куда-то в сторону и, видно, думает о чем-то своем. На гимнастерке у него поблескивает орден Красной Звезды — единственный в нашей части. Говорят, в финскую кампанию получил.
— А верно, товарищ комиссар, будто капиталист может помочь нам? — спросил Носов, с уважением посматривая на редкостный тогда орден.
— Может быть… При условии, конечно…
— Свой своего, значит… — недоверчиво протянул Носов. — Какая польза?
— Не польза, друг мой. Свою шкуру спасать будут!
— Ить шкуры-то у них одной масти?
— Не совсем. Залез же Гитлер к соседям…
Следом за комиссаром прибежал посыльный: меня срочно вызывали в штаб полка. Михайлов обернулся:
— Народ, говоришь, подучился? Так-так…
— Занимались.
— Ну, ступай! Ступай…
По его тону я понял, что вызов не совсем обычный, и стал прикидывать в уме, что и как у меня в роте. Вооружение и боевое снаряжение мы получили почти полностью, а вот что касается учебных пособий, то их почти не было. Различные схемы, плакаты и макеты делали сами. Занятия шли, что называется, с утра до ночи. Так мы учились в финскую войну — я тогда служил действительную в Чапаевской дивизии. Нас хорошо тогда поднатаскали, занимались по десять и более часов, и все в поле, даже политподготовка…