Запасной инстинкт
Шрифт:
– Привет. Не сдала еще зверя на живодерню? – Нет.
– Ты чего? – весело удивился Марат. – Обиделась, что ли?
– Я не обиделась.
– Да это шутка такая! – И он вознамерился было сделать Гуччи “козу”, но тот внезапно ощерился, выкатил глаза еще больше и тяпнул Байсарова за палец.
– Черт!
Так тебе и надо, злорадно подумала Полина.
– Поганец какой! Еще кусается! Полька, он у тебя бешеный!
– Сам ты бешеный.
– Точно бешеный! Чего он меня укусил?!
– А
– Я не лезу!
– Дай я посмотрю, – миролюбиво сказала Полина и поглубже засунула Гуччи под мышку, чтобы избежать повторных недоразумений.
– Да чего там смотреть!
– Кровь идет?
– Идет, – пробормотал Марат расстроенно и снова уставился на свой палец.
Полина тоже посмотрела. Кровь не то чтобы не шла, но даже и не показалась. Синяк будет, пожалуй. Или что-то вроде глубокой царапины от Гуччиных зубов.
– Да он тебе даже кожу не прокусил!
– А тебе что, надо, чтобы прокусил?! Я и так весь израненный, черт побери!
Полина посмотрела – и вправду “израненный”. Три длинных пореза, неровных и глубоких на руке.
Полине вдруг стало холодно, и она внимательно и серьезно посмотрела Байсарову в лицо.
– Где это ты так… порезался?
– Да нигде! Это у моей подруги кошка.
– А к ней ты зачем приставал?
– К кому? – хмуро уточнил Марат. – К подруге или к кошке?
Порезы не были похожи на кошачьи царапины – слишком глубоки и… серьезны. Вчера у него не было никаких порезов, точно.
Такие порезы вполне можно получить, если ударить в лицо человека в очках и осколки разрежут кожу.
Человек в очках – это Полина Светлова. Вчера она была в очках, от которых ничего не осталось, только изогнутый пластмассовый остов, похожий на скелет.
– От вас, от баб, с ума сойдешь, – расстроенно пробормотал Марат, все рассматривая свой палец, – кошки, собаки, дети, блин!..
– Это точно, – согласилась Полина.
Словно позабыв о ней, он двинулся в сторону родной конторы, и она потащилась следом, придерживая под мышкой ерзающего Гуччи.
В первый раз в жизни ей не хотелось идти на работу и было страшно от того, что предстояло там сделать.
Может, прикинуться больной? Взять прошлогодний или позапрошлогодний отпуск? Можно взять еще позапозапрошлогодний – она редко ходила в отпуск. “Отрываться” на сочинском пляже казалось ей занятием чрезвычайно глупым, а на Лиссабон или Ибицу требовалось слишком много денег.
У нее очень много дел. Очень много важных дел. Завтра Федькины похороны, и она должна как-то защитить Троепольского от того, что предстоит им всем. И еще кто-то должен защитить Троепольского от племянницы, которую Полина уже тайно возненавидела, – и себя, за то, что ее возненавидела!
Арсения на работе не было. Шарон произнесла какую-то
– Что у вас происходит? – строго спросила она, даже не поздоровавшись. – Я хотела на работу ехать, но меня Иван не пустил. Мы даже поссорились, – добавила она с необыкновенной гордостью в голосе, и Полина, которой не с кем было поссориться и некому было куда-то ее “не пустить”, совсем расстроилась.
– Федьку убили, Варь. Ты знаешь, да? И… больше ничего не известно.
– Что значит “неизвестно”?
– То и значит. Троепольского три дня продержали в КПЗ, и сейчас его на месте нет, и уралмашевский сайт пропал, и вообще… непонятно, что происходит.
– Как пропал?! – ахнула Варвара. Полина объяснила – как.
– Поль, это чушь какая-то! Кто мог украсть у нас сайт?! Враги? Шпионы?
Полина промолчала.
– Приезжай, – велела Варвара. – Посмотришь Мишку, и мы поговорим.
– А он уже Мишка?
– Он всегда был Мишкой, еще у меня в животе, – отрезала Варвара. – Приезжай сейчас же.
– Сейчас я не могу, – проскулила Полина. – Троепольский неизвестно где, и мне надо еще одну… штуку проверить. Прямо сейчас.
– Какую еще штуку?!
– Понимаешь, – зашептала Полина, оглядываясь на собственную распахнутую дверь, за которой было непривычно тихо. – Я нашла у него в спальне договор с Уралмашем, а там…
– Как в спальне? – словно обессилев, прошептала на том конце провода Варвара Лаптева. – Ты что?! Ночевала у него?
Полина поняла, что преступление ее стало достоянием гласности, и пощады теперь не жди. Особенно от Варвары. Поймав в стекле свое отражение, она вдруг отчетливо осознала, что очень напоминает сама себе собаку Гуччи: глаза выпученные, лапки дрожащие, на морде – ужас перед жизнью.
– Светлова, ты что?! Опять все сначала?! Сколько это будет продолжаться?! Ты же все про него знаешь, и он не подходит тебе! Он, черт возьми, никому не подходит, кроме самого себя! Ты что?! С ума сошла?!
Она сошла с ума много лет назад, когда он брал ее на работу.
Господи, какой свободной, независимой, легкой она тогда была! И ничего еще не знала, и презирала полоумных девиц, “упавших в любовь”, как в “омут головой”, и была убеждена, что уж к ней-то вся эта чушь никогда не будет иметь никакого отношения, потому что она умна, у нее есть чувство юмора, которое прикрывает ее, как броня, и вообще ей никто не нужен!
Оказалось, что нужен. Именно тот, кому вовсе никто не нужен.
– Светлова! – позвала из трубки Варвара Лаптева. – Ау! Я тебя жду, приезжай давай.