Запасный полк

Былинов Александр Иосифович

— Что случилось, товарищ полковник? — спросил он.

— Беда, Иван Кузьмич убит, — ответил Беляев. — Найди Агафонова. Пусть шинель принесет... — И он прислонился к тому месту у стены, где только что стояла Наташа. Щербак кинулся в зал, а подле тотчас очутился Агафонов с полковничьей шинелью через плечо и папахой в руках. Он все время наблюдал за комбригом.

Ординарец напялил на него шинель.

— Куда пойдем, Саша? — устало спросил Беляев.

Агафонов, недоумевая, переглянулся со Щербаком, который уже вернулся к

выходу.

— Никуда не надо, товарищ полковник, — с несвойственной ему мягкостью сказал Щербак, — Глядите, какая метель.

— Пойду, — сказал Беляев.

В зале оркестр играл польку, и пары носились по сырому полу. Оставаться здесь, слушать это все было невыносимо.

— Я пойду, — еще раз сказал Беляев. — Ты извини меня, Щербак. Вы тут продолжайте.

— Может, отбой дать, товарищ полковник? Как прикажете?

— Зачем отбой? Продолжайте. Только не ходите за мной, слышите?

Беляев вышел, и Агафонов рванулся было за ним, но Щербак остановил его.

— Не ходи, чудак, не надо. Пусть он один... Понимаешь? То-то же... Ай, беда какая...

Порыв ветра чуть не свалил Беляева. Натянув папаху на уши, он продвигался еле заметными тропками, занесенными снегом. С трудом вытаскивая ноги из сугробов, он прошел мимо освещенных окон, за которыми еще шумел праздник.

Где-то здесь только что прошла Наташа. Ветер уже замел ее следы, и она исчезла.

Безотчетный страх внезапно охватил его. Что он наделал?! Зачем черт пригнал его сюда, в Оренбургскую степь, зачем свел с Мельником?

Беляев не замечал ни режущего ветра, ни жестокой снеговой дроби, бившей в лицо. Он упрямо шел наперекор вьюге, словно в этом отчаянном своем упорстве находил целительное облегчение.

Подошел к занесенной снегом избушке командира полка, где побывал однажды, накануне отъезда Мельника. Тускло светились окна, покрытые ледяными узорами. Ни одного звука не доносилось из дома. Внутри — смятение и горе, а здесь — холодное, мертвое молчание.

Надо постучать в окно, стащить с головы смушковую папаху. Беляев прислонился к стене дома, ветер здесь был слабее, и, думалось, пора бы ей услышать, почувствовать его присутствие здесь.

Постучать, однако, не хватило сил, и он, с трудом выбираясь из снежных наметов, двинулся в обратный путь. Подходя к полковым строениям, он услышал сквозь завывание ветра далекий звон бубенчиков и понял, что это кто-то из командиров, может быть Борский, помчался на поиски Зайдера и Неходы. Он снова подумал о Борском: «Вот ведь не ангел, а делает шаги к добру».

Горькое чувство не покидало его, и он решил не возвращаться в полковой клуб. Домой, в одиночество, тоже не хотелось. Он снова побрел в темноту ночи. Однако не сделал и десятка шагов, как его окликнули.

— Эй, кто там?

Беляев остановился.

— Это я, Немец, завскладом, — послышалось уже ближе. — Какой леший тут ходит? А ну-ка...

Узнав командира бригады, Немец на мгновение

опешил, но, быстро справившись со смущением, продолжал как ни в чем не бывало:

— Зачем, товарищ полковник, в одиночку по такой погоде пошли? Можно замерзнуть. Чи не заблудились часом? А может, прости господи, чарочку-другую ради праздника зверх лишнего... Конечно, извиняюсь за це…

Полковник молчал.

— Да что мы, в самом деле, тут стоим? — сказал Немец, внимательно всматриваясь в лицо Беляева. — Пойдемте до меня в склад, перегреетесь трошечки. Пойдемте, товарищ полковник...

Беляев послушно следовал за ним. Они вошли в склад. Немец подвинул Беляеву стул.

— Вот фамилии моей все дивуются, — продолжал он, — а я знал одного дядьку под фамилией Светсолнцекамень, убей меня, если брешу. Или нашего командира полка, к примеру, фамилия Мельник. Мельник-то все в муке, а этот нынче... Чи не знаете, товарищ полковник, что случилось? Не слыхали?

— Слыхал, Немец. Слыхал...

— Геройской смертью, говорят... в атаке на Волге. Душевный был человек. До меня, простого сержанта, прощаться пришел. Вот тут, на этом стуле, сидел... Настоящий был командир.

— Настоящий? Это точно знаешь? — спросил полковник, поднимая взор.

— Настоящий, а чего ж? До кажного подход имел. Может, в чем и сплоховал, не знаю, начальству виднее. — Немец замялся, увидев, что полковник встал и нервно теребит свою папаху.

Беляев вышел. Он снова подставил разгоряченную голову свирепому ветру, разгулявшемуся по краю, не находя ни тепла, ни покоя своей душе.

4

Выйдя из клуба, Борский направился в конюшню.

По раскрасневшимся лицам ездовых видно было, что они тоже праздновали.

— С праздником! — поздравил их Борский.

— С праздником, с праздником! — отозвались ездовые.

— Придется запрягать, — сказал Борский, пройдясь по каморке и наблюдая, какое впечатление произведут его слова. Но ездовые бровью не повели.

— Как прикажете? Чего закладать?

Они были уверены, что капитан шутит. Они любили его за веселый нрав и даже ветренность, из-за чего он нередко попадал впросак, — об этом знали в полку, но более всего уважали за любовь к лошадям и тонкое их понимание. Когда прибывала новая партия, он обязательно приходил в табун и с видом знатока определял стати коней.

— У этой коровий постав. Не годится. Длинные бабки. Что за лошадь? Свиной зад, не видишь, что ли, вислозадая? А этот, эх, мать честная, до чего хорош, конь трех ключей, дончак, морда сухая, прелесть!

Ездовые привыкли к его шуткам.

Но нынче он не шутил.

— Запрягай Пульку. Поедешь ты, Василий. Готовь два, нет, три тулупа.

— Товарищ капитан, — взмолился ездовой, — куда же ехать в такую стынь? Леший так закрутит, что и хвоста у лошади не увидишь, нешто вам жизнь надоела?