Запасный выход
Шрифт:
Шеи непрерывной чередой проскальзывают по направляющим мимо полотна пилы, и мы, зрители, не можем распознать момент, в который они оказываются надрезанными.
Здесь нет ничего шокирующего, недаром видео не имеет возрастных ограничений, мы не чувствуем никакого запаха, если там присутствует запах, который мог бы напугать нас, не видим никаких ужасов тульской бойни, которую в свое время посетил и описал Лев Толстой. Даже освещение становится самым обычным после бокса предварительного глушения. Четкость, успокаивающая красота движущихся механизмов, чистота и сияние нержавейки, сменяющие друг друга процессы шпарки, ощипки
Я не преувеличиваю значение эстетики. Даже в рекламе различных приспособлений для убоя этому вопросу уделяется внимание. Вот, например: «Бокс глушения свиней изготовлен из нержавеющей стали, что обеспечивает высокую эстетику, гигиену и много лет безаварийной работы». Эстетика глушения свиней!
И все равно остается, куда двигаться, остается путь совершенствования того же процесса предварительного глушения, например. На страничке, посвященной оборудованию для глушения с помощью газации, специалисты пишут о необходимости «внедрить технологии гуманного глушения и убоя, что могло бы значительно повысить благополучие животных». Догадаются ли таким же способом повысить благополучие людей?
Этот видик был примером продуманного перевода живого в неживой продукт без особого контакта. А я вот со своими жердями еще и коня в глаза не видел, а уже вступил с ним в какой-то необыкновенно плотный контакт, дыша березовым запахом, забивая себе мышцы предплечий, любуясь ровно отесанным деревом.
Я думаю об этом коне, пока руки работают, представляю его себе. Коня, которого зовут Белфаст, для друзей – Феня. Спортивный конь, троеборец, которого после травм перевели на выездку, а потом еще год он был в прокате.
Мы с Любкой уже немного разобрались, что такое троеборье в конном спорте, что такое выездка и в чем ужас проката. Пока я тюкаю топором, она сидит в интернете и читает всякую развивающую литературу по коням, слушает лекции по психологии лошади.
Итак, гнедой двадцатилетний конь Феня буденновской породы завершил свою спортивную карьеру и вышел на пенсию. Будет проводить эту пенсию у нас. У нас будет жить пятисоткилограммовое существо и вступать с нами в контакт.
Еще, помимо заготовки жердей, в апреле я сделал прививку от ковида.
Первого мая я вытащил бетономешалку из кабинки летнего душа, где она коротала зиму. Наточил лопаты, прокинул удлинители в дальний от дома угол участка, где предполагается теперь катух для коня, сарай для сена и левада. Вбил колышки и протянул между ними шпагат, размечая на земле контур строения размером четыре на девять.
Затем отправился в райцентр и сделал покупки:
гвозди
саморезы длиной 70 и 150 миллиметров,
цемент М500,
цепную электропилу взамен старой, прожившей долгую трудовую жизнь,
тачку взамен старой, также прожившей долгую трудовую жизнь,
сварочный аппарат «Ресанта-190»,
маску, перчатки и электроды для сварки,
утеплитель минераловатный,
диски для болгарки,
раствор «Антигниль» для дерева,
шпильки на 6 и на 8 миллиметров с гайками
и шайбами,
скобы строительные,
скобы для степлера,
уголки,
биты для шуруповерта, которые всегда теряются,
пленку для паро– и гидроизоляции,
краску «Акватекс» и кисти.
А после обеда с пилорамы от Юрия Ивановича приехал материал: брус, тес и доска-пятидесятка. И мы с сыном Васей, приехавшим на майские праздники, стали таскать и укладывать этот материал.
Васю ждет ЕГЭ, он дохаживает последние денечки в свой лицей и уверяет, что готовится к экзаменам. Васе семнадцать лет, окружающий его мир мал, быстр, текуч и изменчив. Все прочное, на что можно опереться, безнадежно устарело. Все, на что хотелось бы опереться, пока не затвердело, чтобы служить опорой. Не захрясло, как говорят некоторые здешние люди о схватывающемся бетонном растворе.
– Тебе нравится запах свежих сосновых досок? – спрашиваю я Васю, когда мы заканчиваем носить сырой шестиметровый брус сто на сто пятьдесят и утираем лбы.
Так, на всякий случай спрашиваю, чтобы просто вместе порадоваться во время совместной работы, вместе подышать смолистым запахом. Людям обычно нравится этот аромат, если только они не отходят после многодневного запоя, когда от скипидарной составляющей запаха может бросить в леденящий пот.
– Нет, не нравится – отвечает Вася и рассеянно глядит на меня, но, кажется, не очень хорошо различает.
Ему семнадцать лет, и в каждый момент весь мир, оборотясь, смотрит только на него, великого и никчемного, прекрасного и незаметного, восхищенно наблюдает за каждым его движением, чтобы поиздеваться и зачморить при случае. И Вася вместе со всем миром так же не сводит с себя глаз в любви и отвращении. Где уж тут различить примелькавшегося родителя?
Трудно жить, ни на секунду не сходя с подмостков, если пока что из достижений, из реальных, по твоему мнению, достижений, ты можешь похвастаться только тем, что подруга твоего друга имеет в «инсте» двадцать тысяч фолловеров. Те твои достижения и таланты, о которых твердят родители, не повышают твой статус в этом трудном мире.
Свет рамп бьет Васе в глаза, а я, неразличимый, нахожусь там, в тени огромного зрительного зала, и плохо понимаю: он говорит со мной или читает роль. Мне вообще театр не очень по душе.
Есть и другая проблема – Любка меня раньше часто упрекала, что я не различаю, когда мне говорят «нет» в смысле «нет», а когда «нет» означает, что я должен быть настойчивей. Это регулярно доставляло ей неудобства.
Она не винит меня. Она предполагает, что я плохо считываю невербальные сообщения, язык тела, намеки, слабо ориентируюсь в том, что по умолчанию принято или не принято всеми. Не замечаю, как девушки строят мне глазки, например. Ну хорошо, когда-то раньше строили. Или, может, это до сих пор иногда случается? Не могу точно сказать.