Запечатанное письмо
Шрифт:
— Могу я спросить, милорд, — снова встал Хокинс, — собирается ли адвокат истца вскрыть это письмо, которому придается столь серьезное и таинственное значение?
Гарри напряженно повернул голову и посмотрел на белый конверт с черной печатью, на которой выдавлен герб Кодрингтонов. Все зависит от следующих нескольких секунд.
— Я предоставляю на усмотрение моего ученого собрата решить, взломать ли печать или оставить ее нетронутой, — с вежливым поклоном произнес Боувил.
Гарри испытал прилив радости, видя, что адвокат Хелен явно раздражен. Но означает ли это, что он откроет письмо?
— Если бы этот
— Я не посмел бы предпринять этот шаг без совета моего ученого друга, — возразил Боувил и, подняв бровь, смело выдержал упорный взгляд Хокинса.
Следует долгая пауза; самая долгая за это заседание, по мнению Гарри.
— Я не выражаю ни согласия, ни возражения относительно вскрытия письма, — осторожно сказал Хокинс. — Предоставляю моему ученому другу решить, внести ли этот документ в число вещественных доказательств — разумеется, только в том случае, если он может доказать, что оно имеет прямое отношение к моей клиентке.
Вмешался судья Уайлд:
— Если содержание письма относится к данному делу, оно, несомненно, должно быть вскрыто.
Гарри снова обернулся, чтобы посмотреть на Хелен. Да, конечно, это она, он узнал бы ее с первого взгляда, несмотря на густую вуаль. Она сидит неподвижно, как мраморная статуя… Что это за пьеса, в которой оживает статуя женщины?
— Если мой ученый собрат отказывается… на этот раз, милорд, я не возьму на себя такую смелость, — ответил Боувил судье.
Уильям убрал конверт в карман. Зажатые между колен руки Гарри дрожат, как пойманный зверек.
— В таком случае, — быстро отреагировал Хокинс, — я прошу убрать из записей всю дискуссию по данному вопросу.
«Что это значит? — недоумевает Гарри. — Как может жюри забыть то, что они слышали?»
Боувил едва заметно улыбнулся Гарри.
— Уважаемые господа присяжные, я заканчиваю. Мы, адвокаты истца, показали, как дремлющие зачатки порока, которые Хелен Кодрингтон проявляла, еще будучи молодой женой, постепенно довели ее до самого гнусного преступления. Мы не видим необходимости и дальше шокировать и утомлять вас рассказом о ее падении, хотя любой французский романист, без сомнения, долго и со вкусом описывал бы, как легко миссис Кодрингтон пленяла людей, как она неизбежно причиняла боль и страдания каждому, кто попадал в ее паутину, — были ли то подруги, наперсницы, любовники или, прежде всего, ее давно заблуждавшийся, а сейчас оставшийся с разбитым сердцем ее супруг.
Гарри уже привык узнавать свое искаженное изображение в этом кривом зеркале. Когда этот процесс закончится и кипы газет пойдут на фунтики для чая или для других хозяйственных надобностей, какой из Кодрингтонов запечатлится в памяти людей? Герой трагедии или мишень для насмешек из фарса? Закаленный в боях воин или Панталоне, этот старый дурак, по заслугам носящий рога?
Когда при первом свидании с Бёрдом он сказал, что хочет развестись, ему это казалось самым естественным и простым решением. Но сейчас Гарри казалось, что он разводится сам с собой. Вернется ли когда-нибудь его прежняя уверенность в себе?
Он снова обернулся и успел заметить, как солиситор Хелен бесшумно скользит по проходу и что-то говорит своей
— Я призываю вас, — торжественно обратился Боувил к жюри, — принять во внимание все ужасающие обстоятельства этого брака, хотя, возможно, они разрушают традиционное рыцарское представление о женской невинности. Я призываю вас освободить от змеиных колец этого брака одного из самых честных и преданных слуг, которых когда-либо имел наш суверен.
И он с довольной улыбкой посмотрел на Гарри. Но тот, вместо того чтобы испытывать гордость или хотя бы облегчение, чувствовал лишь страшную усталость и полное безразличие.
Во время короткого перерыва он стоял в Вестминстер-Холл, украдкой выискивая Хелен, но ее нигде не было.
Уильям увел его прогуляться по Парламент-сквер, окутанной октябрьским туманом. Слева от Вестминстерского моста простирается грязный хаос самого амбициозного строительного проекта Лондона. Поскольку каждый дюйм территории города был занят теснящимися друг к другу домами, улицами и железной дорогой, застройщики затеяли строительство на самой Темзе: заполонили широкую поверхность воды грязью, загромоздили грудами канализационных труб и назвали все это сооружением набережной Виктории. Такое невозможно было бы объяснить жителю какого-нибудь островка в Тихом океане. Гарри считал себя человеком прогрессивных взглядов, но в данном случае он предпочел бы, чтобы они оставили реку в покое.
— В городе по-прежнему дурно пахнет, — заметил Уильям.
Гарри мрачно кивнул.
— Хотя строительная инспекция уверяет, что обнаружила в реке семгу.
— Что, одну рыбину?
— Да, но живую! Они называют это знаком надежды на новую эру в ассенизации.
Уильям саркастически улыбнулся.
— Кстати, можешь это забрать. — Он протянул брату конверт с черной печатью.
Странно, но Гарри почему-то не хочется его брать, однако он положил его в карман.
— В какой-то момент я был почти уверен, что Хокинс потребует, чтобы его вскрыли.
— К счастью, все произошло так, как и предсказывал Боувил: ни один адвокат не рискнет потребовать, чтобы в суде зачитали документ, в содержании которого он не уверен.
Гарри испытывал невыносимую усталость и опустошение.
— Ты думаешь, стоило затевать всю эту историю?
— Пока сложно сказать, — ответил его брат, поглаживая серебристую бороду. — Завтра об этом расскажут все газеты, а это может выманить Фейтфул из ее убежища как раз вовремя, чтобы она успела дать показания.
Но Гарри в это не верилось. В каком бы уголке Европы ни скрывалась Фидо, на каком бы корабле ни направлялась в Филадельфию или в Шанхай, она казалась такой же далекой и нереальной, как персонаж какой-то сказки.
— По меньшей мере, — уверенно продолжал Уильям, — это скомпрометирует ее не меньше, чем Хелен. Вполне вероятно, что присяжные уже решили не верить ни одному ее слову!
Возвращаясь в судебный зал, Гарри ожидал застать выступление Хокинса, в котором он представляет ситуацию с точки зрения ответчицы. Но оба адвоката стояли перед ложей присяжных и что-то серьезно обсуждали.