Записки артиста
Шрифт:
– Знаете, когда я больше, чем во время всех других периодов работы в Малом театре, дорожила им? В те девять лет, когда мне не давали ролей. Это чувство «забытой» актрисы очень похоже на чувство иссушающей тебя ревности или печали, испытываемой, когда теряешь любимого. Больше ничего я вам не скажу!
Шестилетняя девочка, живущая в нашем доме( записано на диктофон):
– Какой театр ты любишь больше других?
– Театр «Зверюшек» в уголке дедушки Дурова… Я там слоника кормила! Он такой хороший и совсем не страшный, и смотрел на меня, как будто говорил: «Здравствуй,
– А кукольный театр любишь?
– Люблю, но не так, как театр про зверюшек, с куклами нельзя разговаривать, они ведь неживые, они понарошку. Их кормить нельзя.
– А кинофильмы любишь смотреть?
– Не-а! Там все страшно! Стреляют! Все кричат! Убивают! Не люблю!
– А «Спокойной ночи, малыши» смотришь?
– Не-а! Это же для малышей! А мне скоро 7 лет!
Ветеринар в городе Галиче( Костромская область):
– Ходил. Любил… Теперь в театр не хожу и не люблю его… Я на пензенской артисточке женился – она к нам в город к своим родителям приезжала. Балерина она – на эстраде! Из тех, которые во время выступления главных артистов за их спиной выкрутасы разные выделывают… Ногами и телами… Поехал в Пензу – четыре месяца пожил с ней. Походил на концерты… Уговаривал бросить дрыгание за спинами – отказалась, говорила, что я мужик и ничего в искусстве не понимаю. Стала домой поздно приходить. Водкой попахивало от нее. Я денег много давал, потому как зарабатывал много – животных стриг, мыл, лечил, на дома ходил. Одним словом, сосед наш глаза мне открыл: – проститутка она… Все! С театром покончил. В театр не хожу! Не могу! Я книжки стал читать!.. Забавно! Ох как забавно! Жениться – ни-ни.
– Все забудется… Опять в театр будете ходить…
– Возможно, возможно… Надеюсь! Но жениться… Никогда!!!
Официантка( теплоход «Астра», круиз «Одесса – Хайфа»):
– Я театр не уважаю! У меня мой Мишка – муж мой – в драмкружок ходит! В Дом моряка. Спектакли играет, со всяким, кто с ним роли играет, целуется!
Я ему сказала: «Если хоть раз в помаде придешь или до утра загуляешь – тогда я сама в драмкружок и в артистки запишусь! Посмотрим, кто из нас лучший артист! Я уж тогда всех помадой перемажу! Тебе назло! А так у меня к театру интереса нет! Я Мишку своего люблю! Вот и весь театр!»
Сантехник нашего дома:
– А ты-то сам как считаешь, что он для тебя, театр-то, а? Что?
(Честно скажу, уж больно неожиданно был задан ему вопрос… Но отвечать нужно… Включил диктофон, и вот что я наговорил):
– Я так тебе скажу, Вася: театр – он как наркотик! Он в тебе, ты в нем! Я отравлен театром! Но тем, в который влюбился в юношестве! И вот в 1990 году ушел из театра по разным причинам, а в основном по состоянию здоровья – стали беспокоить дремавшие долгие годы последствия ранения и контузии.
Снятся мне сцена, гримы, как по ходу спектакля текст забываю и потом в холодном поту просыпаюсь…
Не часто, но хожу в театр. Если верно играют актеры – завораживают, если неверно, фальшиво, плохо – не выдерживаю и ухожу домой; возмущаюсь, когда публика аплодирует тому, что аплодисментов не заслуживает… Теперь сам посуди, что для меня театр. Точно я не могу определить…
Помешательство какое-то, любовь, наркотик, ненависть, любовь. Высокого класса спектакль – это как расчудесное вино: оно пьянит и радует! Ну а ты, Вася, что для тебя театр?
– Ты, Яколич, говоришь, что хороший
(Хитро улыбнулся.)… Если нальешь за сделанную работу стопочку – считай, что билеты в хороший театр приобрели!
Знаменитый гость
Это рассказала мне народная артистка РСФСР Лилия Олимпиевна Гриценко. Сразу после войны она поехала навестить родственников на Украине. В это же время в их городок приехал известный тогда главный правительственный фотограф Наппельбаум. В честь такого знаменитого гостя районное начальство устроило банкет с истинно национальным украинским столом, столь богатым по форме и содержанию (несмотря на разруху), что он был достоин быть запечатленным на фото – для доказательства того, что «сегодня весело живется, а завтра будет веселей».
Лилия Олимпиевна была среди приглашенных на «высокую встречу» и посажена рядом с героями рассказа – глуховатеньким и подслеповатеньким дедулей и краснощеким, шустрым его семилетним внуком. Все тосты, вопросы и взоры были, естественно, обращены к знаменитому маэстро, который в своих рассказах постоянно упоминал фамилии: Сталин, Каганович, Микоян, Орджоникидзе, Молотов, Жуков, Рокоссовский… часто вспоминал свои посещения Кремля и правительственных дач и прочее…
Внучек, завороженный рассказами сказочного знаменитого дяди, не мог оторвать от него свои любопытные глазенки. Дед плохо улавливал слова гостя и почти его не видел, а потому постоянно тихонько спрашивал у мальца: «Кто это? Ну скажи, кто это?» В ответ получал короткие: «Погоди!», «Не мешай!», «Да ну тебя!» и даже грубое: «Отстань!» Наконец, дед рассердился на родственничка и, толкнув его в бок, чуть ли не во весь голос сказал:
«Тебя дед спрашивает, кто это?!» Внучек таинственным шепотом ответил: «Ну неужели сам не догадываешься? Это Ленин! Вот кто!». (Наппельбаум был лысоват, слегка картавил и любил засовывать пальцы то одной руки, то другой в вырез жилетки).
1950 год. Театр им. Станиславского.
Пэнкс в «Крошке Доррит» Диккенса. Нервный, стаккатированный и синкопированный человек, очень темпераментный, успокаивавший сам себя (что приходилось делать часто) – раз, два, три… до десяти, и добившийся хороших результатов в этом сложном психотерапевтическом приеме самовнушения, что вызывало громкую реакцию зрительного зала, прототипом моего Пэнкса была (прошу не удивляться) Цецилия Львовна Мансурова – ведущая актриса театра имени Вахтангова. Да-да! Я играл Цецилию Львовну, но в мужской интерпретации. Она была очень эмоциональна, нервна, очень легко воспламенялась и столь же стремительно сникала, могла мгновенно перейти от хохота к истерике и снова вернуться к смеху сквозь слезы, одним словом, была натурой сложной, неожиданной и очень талантливой! Лучшего Пэнкса представить себе невозможно – Цецилий Львович Пэнкс!!!
Елена Николаевна Гоголева
Часто от мамы слышал: «Ах Гоголева!», «Красавица Гоголева!»
Девятилетний, я спросил: «Мам, Гоголева – жена Гоголя?»
Получив отрицательный ответ, я тем не менее узнал о Гоголевой очень много: и то, что она артистка Малого театра, и то, что она удивительно талантлива, и то, что у нее необыкновенно красивые огромные глаза, и что у нее очень сильный грудной голос редкого тембра. Узнал, что такое тембр и что театр, в котором она служит, называется Малым не потому, что он маленький (и вовсе не детский и ни в коей мере не кукольный), а потому что в сравнении с рядом стоящим Большим театром он – Малый театр – меньше.