Записки бандитского адвоката
Шрифт:
Когда мы приехали ко мне на квартиру и начался обыск, меня снова стали бить, требуя, чтобы я добровольно выдал стволы и деньги. Но ничего этого у меня не было. Я даже пытался как-то защищаться, но это только усиливало их агрессию. Когда мы все ушли, квартира почти вся была в крови. Меня доставили на Петровку и стали настойчиво допрашивать, но, понимая, что передо мной опера, я только твердил, что буду давать показания следователю в присутствии моего адвоката. Меня перевели в ИВС, где я провел два выходных дня.
В понедельник к Игорю Царекову пришли следователь и адвокат.
В мою юридическую консультацию приехал солидный мужчина лет пятидесяти, сказал, по чьей он рекомендации, и попросил взять защиту его близкого знакомого Царекова, которого прямо сейчас «прессуют» на Петрах.
Я согласился, совершенно не подозревая, с какими трудностями и неприятностями мне предстояло столкнуться.
Когда на следующее утро я приехал в Следственное управление ГУВД и узнал, что делом Царекова занимаются в отделе по борьбе с организованной преступностью, понял, что ничего хорошего от этого ждать не придется.
Следователь попался неприятный, на мое вполне законное требование предоставить встречу с клиентом ответил, что завтра на допросе и очной ставке я и смогу побеседовать с ним.
– Да при чем тут завтра и ваши планы, – запротестовал я, – когда мне сегодня нужно увидеться с подзащитным.
Но следователь был неумолим. Это только в Уголовно-процессуальном кодексе декларируется равенство сторон на следствии, а реально хозяином положения оказывается следователь. Я понял, что к этому делу враждебно настроены. Следствию нужно было еще продержать обвиняемого в изоляции от адвоката с целью психологического воздействия на него.
На следующий день в назначенное время я пришел на Петровку. За мной уже была установлена «наружка», о чем я, естественно, не имел понятия. На Царекова жутко было смотреть, его безжалостно избили, особенно болезненные удары пришлись на грудную клетку. Мы стали готовиться к предстоящему допросу и очной ставке. Цареков настаивал на версии, что он требовал и получил деньги, которые, по его словам, принадлежали ему после сделки с обменом его квартиры. Подобные действия можно было в лучшем случае квалифицировать как самоуправство, за которое полагалось два-три года лишения свободы. Статьи по самоуправству и вымогательству, как пограничные, легко переквалифицировать из одной в другую. Хотя за вымогательство можно схлопотать срок до 10 – 12 лет. Опытные клиенты и адвокаты стараются этим воспользоваться.
Но и следователи по-своему пытаются взять в оборот «погрешности» в букве закона. А наш следователь еще и был агрессивно настроен против обвиняемого и, задавая свои вопросы, пытался поймать его на ответах, которые подвели бы Царекова под статью «вымогательство». Но Цареков умело парировал. Наступил черед очной ставки.
Вошла пострадавшая Елена Т. По ее версии, Цареков приехал к ней с бандитами и, угрожая оружием и изнасилованием, заставил
Когда она подробно расписывала угрозу изнасилования, я по бурной реакции Игоря предположил, что пострадавшая явно сгущает краски.
Наконец можно было задавать вопросы и со стороны адвоката. Я сразу обратился к пострадавшей с вопросом-ловушкой. И в случае удачи думал перевести обвинение Царекова на самоуправство.
Начал я издалека, как бы интересуясь, в каких купюрах были деньги, и между прочим уточнил, а была ли это валюта?
Елена, ничего не подозревая, ответила:
– Конечно валюта.
– А как вы можете доказать, что эта валюта принадлежит именно вам? – спросил я.
– Мои сотрудники могут это подтвердить, – ответила она.
– А каково их происхождение, как они были получены вами? Может, вы их взяли у моего клиента? – с подвохом спросил я.
Следователь удивленно посмотрел на меня, потом на нее, словно угадав мои намерения. Но уже было поздно.
– Да, эти деньги я получила за обмен и продажу квартир через мою фирму, – ответила она.
– Иными словами, вы утверждаете, что валюта была получена вами за совершение операций с квартирами?
– Конечно, – утвердительно ответила Елена Т.
Все, мне это-то и нужно было.
Я стал требовать от следователя внести ее слова в протокол допроса. И тут же стал писать ходатайство на имя следователя о возбуждении уголовного дела в отношении потерпевшей за участие ее в валютных операциях (тогда статья «валютные операции» действовала).
Потерпевшая покраснела и стала волноваться. Следователь пришел просто в ярость. Неожиданно он потребовал от меня дать подписку о неразглашении следственных действий, рассчитывая запугать меня и отсечь мое стремление в дальнейшем ходатайстве о возбуждении уголовного дела.
А когда начались допросы других свидетелей по делу, сотрудников фирмы Елены Т., то с помощью нехитрых вопросов мне удалось зафиксировать расхождение в их показаниях против Игоря и его людей. Кроме того, я обратил внимание, что все сотрудники Елены Т. зависят от нее как владелицы фирмы и, следовательно, в объективности их показаний можно усомниться. Мое заявление вызвало еще большее негодование следователя.
Он стал настаивать на вышеуказанной подписке. Но мне и здесь удалось себя обезопасить: я как бы случайно на обороте этой расписки стал записывать свои вопросы и ответы свидетелей по делу. Теперь я мог сослаться на это как на важный для меня документ, который я намерен использовать в суде.
Следователь еще больше завелся и перешел к прямым угрозам в мой адрес:
– Да мы вас сами можем задержать и допросить на предмет общения с бандитами и подельниками Царекова, с которыми вы встретились перед допросом в Успенском переулке. И сейчас проверим, что вы передали дежурному по ИВС для Царекова, а вдруг там наркотики?
Я понял, что был «под колпаком».
Ни с какими бандитами я не встречался, просто знакомый Царекова пригласил меня взяться за это дело. Что касается продуктов и сигарет, которые я передал дежурному по ИВС, то их проверили и, естественно, ничего не нашли.