Записки белого кирасира

Мейер Ю. К.

Мургабское имение занимало площадь в 220 000 десятин, но воды хватало лишь для полива 70 000 десятин. Главная сеть каналов начиналась у плотины Гиндукуш. От нее отходил Царский канал, тянувшийся на 40 верст, с многочисленными ответвлениями, напоминающими обширный треугольник наподобие дельты Нила. На всей сети каналов в несколько сот верст протяжением были выстроены бетонные регуляторы, с помощью которых можно было пропускать в любое ответвление точное количество воды, измеряемое кубометрами/минутами. Каждый день составлялась длинная схема с приказом пропускать через приблизительно 100 регуляторов определенное количество воды, измеряемое в «сотках» кубометра. Со своей стороны регуляторы каждый день доносили, о пропущенном ими количестве воды. Все здания на территории имения имели электрическое освещение, и директивы о расходе воды давались по телефонной сети. На всех регуляторах были телефоны.

Вода растекалась по все более мелким каналам с укрепленными повышенными берегами, выше окружающей местности.

Сами поля были разделены на небольшие квадратные делянки, окруженные земляными валиками. Орошение сводилось к тому, что вода из канала-арыка выпускалась на такую делянку и заливала ее, потом валик к соседней делянке разрывался заступом, и вода заливала следующую и т. д. Главной культурой был хлопок; кроме того, сеялась пшеница для местного населения, и после пшеницы на тех же участках — люцерна для корма скота. Обязателен был предпосевный полив, после чего поля с хлопком заливали в период созревания еще 2–3 раза, в зависимости от того, сколько было воды в водохранилищах за плотинами Иолотань и Султан Бент.

У станции Байрам Али была построена усадьба имения. Она занимала 700 десятин и была превращена в парк, фруктовые сады и виноградники. Все улицы были засажены высокими тенистыми карагачами. В усадьбе были построены дома для служащих. В центре, на небольшой площади с расходящимися по радиусам тенистыми аллеями стоял одноэтажный дом управляющего. Конечно, дворцом его никак нельзя было назвать. В нем было двенадцать комнат плюс нужные хозяйственные помещения и комнаты для прислуги: повара, двух лакеев и горничной. Достижением были две кафельные ванны в полу, своего рода небольшие бассейны. У железнодорожной станции вытянулись хлопкоочистительные заводы. Туркмены при сборе урожая привозили хлопок-сырец, то есть содержимое коробки, состоящее из белого волокна, выросшего на большом числе семян в каждой коробке. Вес распределялся приблизительно так: одна часть волокна и четыре части семян. Сначала машины отделяли волокно от семян. Потом прессами из них выжималось растительное масло. После этого жмыхи выходили из пресса в виде длинных коричневых пирогов и служили прекрасным кормом для скота. Масло рафинировалось. Необходимо было устранить довольно противный привкус; но высшие сорта были качеством не ниже оливкового и могли употребляться в заправке любых салатов. Была еще установка, которая семена брила в прямом смысле слова, и отделенные мельчайшие волоски, так называемый линтер, шел как взрывчатка на изготовление динамита.

Несомненно, все это образцовое электрифицированное хозяйство производило громадное впечатление на местное кочевое население, которое до прихода русских вело нищенское существование. Если в данном случае назвать русских колонизаторами, то они, будучи хозяевами, совершенно не вмешивались в бытовую, культурную и религиозную жизнь туркменов. За редчайшими исключениями никто из туркменов не говорил по-русски, и от них этого не требовали. Все мусульманские праздники русскими признавались. С другой стороны, орошение большой площади пахотной земли создало невиданное благосостояние для местного населения. Туркмены, жившие на территории имения, превратились в испольщиков. Они оставались кочевниками и жили в кибитках. Им отводились делянки земли, которую они обрабатывали. Через несколько лет, если они перемещались в другое место, они там получали новые участки. Урожай пшеницы, люцерны или огородов оставался им целиком, и только урожай хлопка делился пополам. Дейханы получали расчет в деньгах за свою половину. Другую половину брало имение как аренду за пользование всей системой орошения и за заводскую обработку хлопка. Даже при такой системе первые 24 года имение приносило убыток и только в 1916 году в первый раз принесло чистый доход свыше одного миллиона рублей.

На примере Туркестана я должен сказать, что Россия была несомненно колониальной империей. Вся обширная область Средней Азии была населена народами, не имевшими ничего общего с русскими. Колонизация этой страны была административной, то есть русские, жившие в ней, были служащими, управлявшими этой страной. Никаких попыток переселить в эту область русских и посадить их на землю — не было. В этом отношении Туркестан был полной противоположностью Сибири, куда шло массивное переселение крестьян из Европейской России. В Мургабском имении делались робкие попытки поселить отдельные русские семьи в районе регулятора № 17. Для них даже строились дома. Но климат и само хлопковое хозяйство были настолько необычны, что большинство поселенцев сбегало.

Никаких попыток обращения в православие местного населения не делалось. Правда, в Байрам Али в 1916 году закончили постройку величественного собора с золотым куполом, по размерам не нужного для местного прихода. Собор был значительно выше упомянутой мечети Султана Санджара, и целью его было внушить уважение местному населению к завоевателям. Необходимо еще отметить то отсутствие национальной дискриминации, которое бы ошеломило американцев, приехавших в Туркестан в начале этого века. Русским не могло прийти в голову запретить туркменам и сартам ездить в первом классе поездов или посещать рестораны и кинематографы. Конечно, местные жители по своему укладу жизни, образовательному уровню, по своим интересам настолько были чужды русским,

что о какой-либо дружбе не могло быть и речи. У моего отца, как он считал, были друзья — состоятельные туркмены Аким Хан, Чары Яры в Байрам Али. С помощью переводчика он вел с ними длинные разговоры, приглашал их на охоту и ездил к ним в пустыню охотиться. Но что у них вообще было в душе — оставалось для нас загадкой. Правда, преданность русским частично была доказана тем, что быховские узники пустились в свой поход на юг под охраной Текинского дивизиона, который вернулся к себе на родину, только проводив Корнилова до Екатеринодара.

Конечно, перспектива пожить в такой волшебной стране с экзотическими охотами, с таинственным историческим прошлым, с субтропическим климатом была мною принята с восторгом. Но родители решили оставить меня в Самаре кончать гимназию, с тем, чтобы я жил у дяди Леонида. Наслаждаться жизнью в Мургабе поэтому мне пришлось только во время отпусков. За три с половиной года я ездил туда 14 раз. Чтобы быть в нашей «Индии» подлинным англичанином, я заставил отца купить тропический холщовый шлем, который потом присвоил себе. В усадьбе при нашем приезде было всего два автомобильчика Форда, модель Т, вошедшие в историю. Там я и научился управлению.

Держать экзамен на право езды не приходилось: ни дорожных знаков, ни встречных машин, ни правил езды не было. Зато была бесконечная забава. Например, ехать вечером с отцом на автомобиле за 20 верст в пустыню к Чары Яры. Там взбираться на верблюда, опустившегося на землю, чуть было не лететь через голову, когда он после понукания расправлял сначала задние ноги (у них имеется лишний сустав), потом переводить его в галоп, сидя на деревянном седле с одной только веревкой вместо поводьев! Разве это не было сказкой! Представьте себе, что я ее частично пережил снова через 50 лет, в эмиграции. На острове Родосе я как турист, теперь уже по лестнице, взобрался на верблюда и дал себя снять на этом неподвижном «корабле пустыни». Неприятное воспоминание осталось у меня только от верблюжьего молока. Гостей в кишлаках встречали, поднося им это молоко в небольших чашках. Оно было теплое, жирное, синеватое и довольно вонючее… Дальше следовал обильный ужин на кошмах и коррах. Приходилось руками брать жирные куски баранины, а потом подавали достархан — разнообразные сладости, вроде знаменитой баклавы. Еще забавнее было, когда хозяева выносили из кибитки две железные кроватис медными шариками, ставили их на песке, и мы с отцом укладывались спать под открытым небом. Как я уже упоминал, в середине ночи надо было натянуть на себя одеяло.

Охота на джейранов в пустыне и экзотическая природа, конечно, производила на меня глубокое впечатление. От Байрам Али железная дорога пролегала по пустыне Каракум, и на протяжении 120 верст вода на станции доставлялась в поездах-водянках. Это были обычные железнодорожные открытые платформы, на которых стояли громадные деревянные бадьи во много тысяч ведер. Колодцы в пустыне не могли дойти до уровня подземных вод. Указанным способом заправлялись на станциях водонапорные башни, где локомотивы брали воду. Из окна вагона на разъездах было любопытно смотреть, как из-под крышки такой бадьи поднимались комары, но жара была такая, что они, пролетев несколько шагов, высыхали и мертвыми падали на землю.

Я помню, как-то летом приехала в Байрам Али с визитом семья полковника Михайлова, начальника железнодорожных сообщений при ташкентском генерал-губернаторе. Сначала они хотели остаться в вагоне. В борьбе с невыносимой жарой пришлось крышу вагона покрыть кошмами и все время поливать их водой. От испарения над вагоном стояло облако пара. Мои родители поспешили перевести гостей к себе.

В Байрам Али у моего отца постоянно бывали официальные гости, приезжавшие смотреть образцовое хозяйство и по тому времени крупное культурное достижение. Туркестан управлялся генерал-губернатором, а начальниками областей были не штатские, а военные. Любопытно, что в Ташкенте губернаторами последовательно были наши генералы, потом командовавшие на войне или уже откомандовавшие. До войны был Самсонов, покончивший с собой после поражения его армии под Сольдау. После него, уже во время войны, был Мартос и, наконец, сам А. В. Куропаткин, после того, как его в штабе Северного фронта заменил генерал Рузский. Между прочим, А. В. Куропаткин, будучи в гостях у моих родителей, шутливо благословил меня «на ратный подвиг», когда я приехал домой вольноопределяющимся Семеновского полка. В Ашхабаде в то время был начальником генерал Леш. Бывали и неожиданные гости, например германский военный агент и его помощник в Тегеране. Они пересекли пустыню и границу и сели в поезд в Теджене. В Байрам Али они провели целый день, и я, зная хорошо немецкий язык, сопровождал их при поездке по имению. Они были довольно неделикатны, начав расспрашивать меня о гарнизонах в Ашхабаде, Мерве и Кушке. Я постарался наговорить им фантастической чепухи. Очевидно, у них были сведения из другого источника, так как на их лицах довольно примитивно выражалось недоумение. Большим событием для Туркестана было в 1915 году открытие в Голодной степи Романовского канала, питаемого водой с большой современной плотины на Сырдарье. Таким образом было орошено несколько десятков тысяч десятин. Проект был выполнен на средства Министерства земледелия. После торжества много знатных гостей из столицы побывало у моих родителей.