Записки беспогонника
Шрифт:
Часов в 10 утра, благополучно миновав все КПП, мы въехали в Москву. У Смоленской площади сбросили Лущихина и девушек и покатили по Садовому кольцу.
Я привык к Москве нарядной, веселой, чистой, и потому меня поразило количество мусора на улицах. Следов бомбежек почти не было заметно. И вдруг я обомлел: вместо прелестного Гагаринского дома на Новинском бульваре, который я помнил еще с детства, я увидел груду кирпича, торчащую позади нового забора. И дальше на Садовой-Кудринской участок был обнесен забором, возле Бронной зияла пустота, на Самотеке я увидел несколько разрушенных домов.
Остановившись
Скорее, скорее! Трудно было читать вывески на улицах деревень и городов. Километровые столбы вновь поставили, они мелькали один за другим. Промчались через города Ногинск, Покров, Владимир. Движения было совсем мало, и потому никто нам не мешал ехать на большой скорости. Подъехали к мосту через Клязьму, где в селе Пенкине жила семья Николая Ивановича. Но он забежал домой только на 15 минут — занес гостинцы и вещи и снова вскочил в машину.
Я понял его хитрый маневр: он хотел завезти нас и в тот же вечер вернуться обратно к семье.
Наконец, уже в сумерках, показался долгожданный поворот на Ковров. Асфальт кончился, мы задребезжали по булыжному шоссе. Решили ехать не через Ковров, а повернуть раньше на проселок через деревню Бабенки. В глубоких сумерках едва разглядели поворот и по сыпучим пескам, в темноте, ни разу не сбившись, не буксовав, въехали в Погост.
И вот, я уже в объятьях плачущей от радости жены. Будим детей. Я целую взасос их сонных, а Дуся жарит на таганке яичницу…
Оставив нас в Погосте, Николай Иванович тут же поехал обратно. Такова была его энергия — за два дня отмахали мы с ним свыше 1000 километров, но он решил еще добавить 30. Хороший человек был Николай Иванович и первоклассный шофер.
Из Пенкина ему следовало ехать в Москву, забрать там Лущихина, ехать с ним в Углич за оборудованием, а из Углича прямиком или через Москву заехать за мной. По подсчетам Николая Владимировича, он должен был обернуться за три дня.
Но насколько мы спешили на восток, настолько и у Николая Ивановича, и у Лущихина, и у меня не было никакого желания торопиться на запад.
Уже неделю, как я жил в Погосте. Жены наших буровиков принесли ко мне на квартиру узлы и письма, и я рассказывал им об их мужьях, впрочем, поминал далеко не все. Вставал поздно, жены ублажали меня разными вкусными кушаньями, все слушали мои «военные» рассказы. Впрочем, военного, кроме бомбежки нашей машины, в моих рассказах почти ничего не было. Этой бомбежкой я очень хвастался и показывал всем рогатый осколок.
Ходили мы купаться, хотя уже был конец августа, ходили за грибами и однажды в город.
Сестра жены, Дуся, устроилась работать в Погостовском колхозе, притом не рядовой колхозницей, а замещала счетовода, умиравшего от рака горла. Она успела получить изрядное количество трудодней; сколько-то трудодней имела и моя жена.
Питались они скромнее, чем раньше,
Прошло 10 дней, я начал серьезно тревожиться, что машина за мной не едет, никуда не уходил из дома, ожидая ее каждый час. Уж не случилось ли что с ней недоброе? Я подумывал ехать в Москву поездом.
Наконец Николай Иванович прикатил. Оказывается, и в Пенкине он жил три дня, и в Москве, и в Угличе задержался. Лущихина с ним не было, он предполагал проехать на какой-то другой машине из Углича прямо в Москву. Там мы должны были с ним встретиться.
Уже смеркалось, когда я распрощался со своими. Такого страха и боли расставания, как в первый раз, у меня не было, но все же с большой тоской я смотрел на удаляющиеся фигуры жены и мальчиков.
Ночевали мы в Пенкине. Николай Иванович у себя, а я разыскал сестру жены, Шуру, жившую там в эвакуации. Ее муж, военинженер III ранга Лейзерах Самуил Александрович (Айзикович), был начальником дистанции на Горьковском шоссе. Позднее я расскажу, как он работал, или точнее — как умел устраиваться во время войны.
Сейчас я его не застал, а Шура со мной почти не говорила — ее новорожденная дочка чем-то болела, и она всецело была этим поглощена.
На заре за мной заехал Николай Иванович и мы покатили. Во Владимире свернули на юг. В 20 километрах вверх по Клязьме в селе Улыбышеве находилось ныне законсервированное строительство ГЭС. В складе тамошней бурпартии нам предстояло взять 15 полушубков и заправиться бензином.
Бухгалтерия, как всегда, была верна своим привычкам, и я провозился с этим делом полдня, переругался вдрызг, наконец полушубки получил, и мы поехали дальше.
В Москву попали поздно вечером. Николай Иванович отправился на машине со всеми вещами ночевать куда-то за город. А я поехал на Самотеку к зятю своей жены артисту Борису Александрову.
Он отправил свою семью в эвакуацию в Чувашию и жил один. Сейчас я снова застал его за игрой в преферанс с друзьями артистами. Судя по горам окурков на столах, на полу, в цветочных горшках, играть они начали с предыдущего вечера.
Ему было не до родственных разговоров. Он мне только указал, где взять чайник, стакан и еду.
Позвонив Лущихину, я выяснил, что тот приехал только час назад и собирается провести в Москве еще два дня. Ура, я мог на следующее утро ехать к родителям в Дмитров, о чем остро мечтал!
С наслаждением я принял ванну и собирался ложиться спать в кухне, как вдруг вошел другой зять моей жены, Кубатович Александр Михайлович.
В семье его недолюбливали за тяжелый характер. Бывший белый офицер, он сделался крупным специалистом-животноводом по свиньям. Для меня лично он многое сделал: когда-то меня нигде не принимали на работу, а он давал мне халтуру с генетическими таблицами по этим свиньям. Сейчас, увидев дым в комнатах и чужих людей, он прошел в кухню и сказал мне, что сегодня у него день рождения и есть пол-литра водки. Я с радостью достал деревенские гостинцы, и мы вдвоем просидели с яичницей, с картошкой и чарочками, беседуя до самого рассвета о судьбах родины.