Записки беспогонника
Шрифт:
А строительство подвигалось; новые и новые сваи забивались; слышалось разудалое: «Раз-два — взяли!» — и сразу глухой стук; а топоры стучали звонко, мелодично, весело.
От нечего делать я подошел к парторгам, узнал, что ширина реки оказалась 27 метров, а максимальная глубина полтора метра. Значит, было всего на 3 метра уже предполагаемой ширины… Неужели так и буду стоять?
Через час я решился вторично подойти к Пылаеву с предложением: забираю двух бойцов и иду с ними вперед — посмотрю, что там делается, может быть, удастся ухватить что-либо для кухни или ценные трофеи.
Пылаев сразу оживился.
Вместе с Литвиненкой и Ванюшей Кузьминым я перешел по утлым жердочкам на ту сторону Ожица и направился по дороге вперед.
А наши самолеты все летали, а пушки гремели, канонада слышалась со всех сторон.
Мы прошли по речной пойме километра три, высматривая — нет ли недавно убитой и, следовательно, съедобной лошади, но нигде ничего для нас интересного не видели, да и следов войны как-то мало было заметно.
Дорога поднялась в гору, на которой раскинулось село с большим костелом из красного кирпича на краю обрыва над рекой. Мы подошли ближе да так и обомлели. Ожиц, крутясь по долине, подобрался петлею к самому костелу, оказалось, что обрыв был срыт и на пространстве в 10 метров ширины на месте дороги зияла яма, да такая, что в нее могла бы спрятаться половина костела.
Я моментально сообразил: мост построят, вся техника целой дивизии ринется вперед, а тут неминуемо застрянет. Танки сумеют подняться на гору и обойдут село, а пушки и машины встанут.
Надо немедленно засыпать яму. Я взволновался, чувствуя, что эта яма поможет мне добыть «Красную Звездочку».
Писать донесение было некогда, Кузьмина я оставил с собой, а Литвиненку послал назад. Он должен был доложить Пылаеву обстановку, рассказать в самых красочных тонах об огромности препятствия и попросить выделить максимальное количество бойцов с лопатами, ломами и носилками.
Литвиненко мне потом рассказывал, что Пылаев ему не поверил и прямо спросил:
— Это ты у Голицына уже успел научиться фантазировать?
Однако человек 30 бойцов он все же выделил.
Тем временем я с Кузьминым остался ждать. Обошел всю яму, на самом деле напоминающую кратер вулкана, прикинул — откуда и каким путем таскать землю. Будущая работа осложнялась тем, что во время копки или взрыва земля сбрасывалась прямо в реку и почти все отвалы были снесены течением; предстояло заложить резервы на некотором отдалении.
Тут подошел какой-то лейтенант с несколькими бойцами, остановился и решил начать ликвидировать препятствие, но никакого шанцевого инструмента у него не было. Я предложил ему попытаться раздобыть лопаты у местного населения. Он оглянул меня с ног до головы и, не увидев на мне никаких погон, попросту послал меня на х… Я проглотил оскорбление, а он повел своих солдат на гору в село. Через пять минут они вернулись с бревнами на плечах. Я опять подошел к лейтенанту и сказал ему, что бросать бревна в яму нельзя, а надо ее засыпать землей. Он опять послал меня на х…
Тут выручили поляки. Нам ведь строго-настрого втолковывали политработники: нужно вежливо обращаться с местным населением, внушать всем, что мы освободители от фашистского ига и собираемся помогать строить социализм. А тут освободители в две минуты
Прибежало человек десять поляков, у самого усатого была красно-белая повязка на рукаве, Гвалт они подняли ужасный. Лейтенант поспешил увести своих солдат. Я подошел. Усатый хорошо говорил по-русски, я ему объяснил, что лейтенант еще молод, а я дорожный инженер и попросил помочь организовать засыпку ямы.
Усатый оказался солтысом, то есть сельским старостой, и сразу мне поклонился так низко, как в наших театрах крепостные мужики барину кланяются. Он назвал меня «пане инженере». Позднее я узнал, что звание инженера поляки ставят очень высоко. А через полчаса человек тридцать поляков явились с лопатами, кирками, ломами и носилками, мало того, приехали четыре пароконные подводы. Вытащили из ямы бревна, и работа закипела.
Только подводы не такие, как у нас, они дощатые, очень узкие и длинные, с колесами на резиновом ходу, впереди дышло, по сторонам которого впрягаются кони, упряжь не похожа на нашу, хомут совсем другой, нет дуги и чресседельника.
Поляки наваливали на подводу много земли, и работа подвигалась успешно. Ну да, конечно, они старались не только для нас, но и для себя.
К тому моменту, как прибыл Литвиненко со взводом Цурина, яма была засыпана более чем наполовину. А еще через час, хорошенько все утрамбовав и подровняв, мы отправились обратно.
Наступали сумерки. И тут навстречу нам двинулась техника — танки KB и Т-34, потом пушки и минометы различных калибров, которые везли тракторы, автомашины и кони, потом ехали автомашины грузовые, американские и наши, с солдатами или прикрытые брезентом, потом машины штабные легковые с командирами и их ППЖ, потом подводы и походные кухни, а за всем за этим шагала пехота. Так много двигалось техники, что нам трудно было пробираться навстречу потоку.
Я понял, строительство моста закончилось.
Мы подошли к новенькому мосту. Девчата убирали щепки. Мне показали, в каком именно доме раскинувшейся на горе деревни остановился Пылаев. Я пошел, чтобы доложить об окончании своего «боевого задания». Но оказалось, что Пылаев спит. И почти все командиры и бойцы тоже спали или укладывались спать.
Я догадался, что командиры отпраздновали невероятно быстрое окончание строительства моста доброй чарочкой и теперь почили на лаврах. А я в этом празднестве участия не принимал. И никто на засыпку «моей» ямы не обратил ни малейшего внимания.
Читая впоследствии различные военные мемуары, я наткнулся на заметки о том, что немецкое командование бывало всегда ошеломлено той быстротой, с какой наша техника неожиданно появлялась впереди взорванных мостов. Немцы совершенно не могли постичь — как мы успевали так скоро восстанавливать мосты.
Ранним утром мы поехали дальше на подводах. По пути не видели следов боев, мостов вообще не было. Поляки в деревнях и на хуторах встречали нас ликующими криками. От них мы узнали, что немцы драпали быстро по дорогам, идущим на север к границе Восточной Пруссии. Мы предвидели, что бои предстоят тяжелые, что грудью встанет весь немецкий народ на защиту своего отечества. Мы считали, раз немцы показали себя вообще-то умелыми, дисциплинированными и стойкими вояками на чужой территории, то уж на своей земле они будут драться как львы.