Записки безумной оптимистки. Три года спустя: Автобиография
Шрифт:
Хозяйка милостиво разрешила мне пользоваться огромной пятидесятилитровой емкостью.
– Нальешь в бидон воды, – объяснила она, – поставишь его на тележку и толкай себе помаленьку.
Усвоив теоретическую часть, я отправилась к колодцу и тут же поняла, что практика очень часто расходится с научными знаниями. Впрочем, первую часть операции я выполнила без проблем, примерно через час, наполнив алюминиевый бидон, поддела его крюком, поставила на колеса и, толкая тележку за длинную ручку, еле-еле добралась до того места, где начинался спуск с пригорка.
Тяжелую повозку поволокло
Хозяйка, тихо матюгаясь, починила забор и восстановила порушенную плантацию.
Через пару дней я, учтя печальный опыт, решила не толкать тележку, а тащить ее за собой. На верху пригорка ручка поддала мне под зад, и я въехала в стену дома верхом на баклажке. Теперь синей стала еще и спина.
Хозяйка, увидав снова поваленную изгородь, обозлилась и отобрала у меня «водовозку» со словами: «Экая ты безрукая».
Пришлось носить воду в ведрах, что тоже у меня получалось плохо, руки выламывались из плечей, а поясница немела.
Не меньшим испытанием был и поход в туалет, причем не только для меня. Самые настоящие страдания испытывала кошка Клеопатра. Наша киска существо аккуратное, дома исправно пользовалась унитазом. Просто запрыгивала туда, а потом подходила к хозяйке, кратко сообщая: «Мяу».
И я знала, что следует пойти спустить воду. Попав в Глебовку, Клепа сначала мирно спала на терраске, а потом принялась бегать между комнатой и верандой. Я, поняв ее проблему, распахнула дверь на улицу и велела:
– Ступай под дерево.
– Мяу, – нервничала киска.
– Мяу тут в огороде, – попыталась я втолковать кошке, но та, чуть не плача, металась по избе.
Тогда я, взяв ее на руки, оттащила к зеленой будке и посадила около дырки в полу.
– Вот, пожалуйста! Мяу!
Клеопатра обозрела пейзаж, потом глянула на хозяйку. В ее чуть раскосых зеленых глазах плескался откровенный ужас. Кошка посидела пару мгновений молча, а потом с возмущением заорала:
– Мяуууу?!
В этом вопле было отвращение, смешанное с негодованием, омерзением и гневом. Переводить ее «мяуууу» на человеческий язык следовало так: «Предлагаете мне, аккуратной, интеллигентной кошке, пользоваться ЭТИМ?»
К слову сказать, несчастная Клеопатра стала ходить в будку, она не могла себе позволить осквернить участок. Вот Снапу было наплевать на коммунальные удобства, он в Глебовке чувствовал себя просто прекрасно. В особенности лучезарное настроение овладело им, когда начала поспевать клубника. Ничтоже сумняшеся Снапун рано утром выскальзывал за дверь и бежал к грядкам, на которых наливались соком ягоды. Там он быстро объедал пару кустиков и летел назад. Хитрый пес понимал, что шумная хозяйка не одобрит его набегов, и производил их в тот момент, когда ее не было на огороде. Снап страстно обожал клубнику, но, трезво оценивая ситуацию, никогда не совершал двух налетов в день. Он «пасся» только утром, когда хозяйка уходила завтракать.
Особые трудности поджидали того, кто решил принять душ. В дальнем углу огорода у хозяйки стоял… автобус, невесть где добытый
– Беги скорей, я уже ополоснулась, тама ищо воды много осталося!
Один раз я увидела, каким образом дед греет воду для душа, и чуть не умерла от ужаса. Сначала он, как всегда пьяный, притащил ведро, потом взял огромный кипятильник, опустил его в воду… Если вы думаете, что он воткнул вилку в розетку и стал ждать, когда водичка потеплеет, то ошибаетесь. Электричество оно, знаете ли, денег стоит. Кто же его тратит, если рядом у избы маячит столб?
Дед приволок лестницу, кое-как взгромоздился на нее и стал «врезаться» в электролинию, подсоединяя кипятильник непосредственно к источнику тока, минуя счетчик. Старика мотало и шатало, его руки тряслись, провода никак не хотели соединяться, я жалась к избе. Господи, его же сейчас убьет током. Ну нельзя же быть таким жадным. Но ничего не случилось. Дедок, кряхтя, сполз с лестницы, кипятильник заработал. Потом я узнала, что хозяин таким образом греет воду, а хозяйка гладит, кипятит чайник на плитке и смотрит телевизор. Все электробытовые приборы в их избе имели длинные-длинные шнуры.
Приехав осенью в город, я, сев в рейсовый автобус, подавила в себе желание раздеться и поймала себя на том, что ищу глазами мочалку.
Маню мыть в «автобусе» оказалось невозможно, ребенка приходилось таскать в райцентр в баню, примерно километров пять от Глебовки.
В крохотный городок ходила маршрутка, дребезжащий всеми частями «ЛиАЗ», очень старый и постоянно ломавшийся.
Один раз мы с Маруськой, попарившись в баньке, пришли на остановку и узнали, что колымага в очередной раз скончалась, нам предстояло шлепать пешком.
Машка мгновенно заныла:
– Ножки устали, идти не хотят, глазки давно спят.
Я взвалила дочь на плечи, схватила в обе руки сумки с продуктами, купленными в торговом центре, прошагала с полкилометра и поняла, что нужно искать попутку.
Но все машины пролетали мимо, никто из водителей не хотел подбирать женщину с ребенком. Я приуныла, и тут возле нас притормозила странная конструкция. Нечто, больше всего похожее на железный короб, впереди имелся намек на кабину, сверху торчала изогнутая железная труба, нависающая над водителем, крыши не наблюдалось.
Все это, трясясь и громыхая, остановилось. Шофер, носатый дядька лет шестидесяти, спросил:
– Из бани, что ль, с девкой претеся?
Я кивнула.
– Автобус-то сдох, – продолжал водитель.
– Знаю.
– Залазай ко мне, – велел носатый. – До Глебовки везти? Давай. Мне по дороге будет. Притомилась, чай, со спиногрызкой и тюками на горбу.
Обрадованная донельзя, я впихнула в «кабину» Маню, втянула сумки, и колымага поплюхала вперед со скоростью беременной черепахи. В кабине, несмотря на отсутствие окон и крыши, чем-то нестерпимо воняло. Мы подпрыгивали на ухабах, потом дядька велел: