Записки Черного охотника
Шрифт:
Он и тогда сделал все, чтобы она осталась жить. Он сумел доставить Мэриан сквозь волны на берег, хоть никогда не умел толком плавать. Он смастерил ножом лук и застрелил первую козу, он мог убить ее и камнем, козы в тот день впервые увидели человека и совсем не пугались его…
Он изжарил мясо, но Мэриан уже не сумела жевать, не сумела есть твердого, а он не мог сварить бульон, не имея котла… Он пытался вновь добраться до когга, но тот сорвало со скал и унесло неведомо куда…
И она умерла.
Он делал все, что мог, но судьба оказалась сильнее.
Так зачем же Мэриан приходит каждую ночь?!
Зачем
Она не отвечала. Смотрела своими мертвыми земляными глазами и молчала.
Он не знал, что еще ей сказать…
Стал пробовать всякое… Ложился спать в ином месте, вне шалаша. Она приходила и туда. Он пробовал одурманить себя хоть чем-нибудь, ел на ночь неизвестные ему ягоды и грибы, чаще все кончалось лишь рвотой, но иногда случались сны-видения и сны-кошмары, но Мэриан проникала и в них.
Он пробовал многое…
Не помогало ничто.
А потом помогло… Вернее, помогла… Молодая козочка, назначенная стать Евой его будущих стад и по какому-то наитию названная Мэриан…
Но дело было не в козьем имени, или не только в нем. Поначалу ночные визиты продолжались… Пока он не заметил, что глаза у двух Мэриан удивительно схожие, и еще подумал… Ну да, да, он подумал глупость, женщина не может вернуться в облике козы, но… Но он так подумал. И произошло то, что произошло.
Ночные визиты прекратились. Сразу же… И он решил, что своей нелепой догадкой угодил точно в цель. Он умел изрядно стрелять… Как выяснилось, не только стрелами.
Сегодня вторая Мэриан умерла, чтобы спасти его.
И тут же, не промешкав и лишней ночи, вернулась Мэриан первая.
Визит Мэриан его не расстроил и не разгневал, как случалось когда-то.
Странное дело, он даже немного заскучал по этой, по первой, – пусть и по такой, по молчаливой и с земляными глазами.
Ему было, что ей рассказать, – и он рассказывал до самого пробуждения, все, что произошло за месяцы после последнего ее визита. Много ли увидишь из загона?
Потом, когда почувствовал, что сон развеивается и Мэриан вот-вот исчезнет, он успел пообещать, что восстановит ловчие ямы, и непременно поймает козочку, Мэриан-третью, непременно, так что можешь больше не приходить, скоро встретимся…
Он проснулся.
И понял, что ловчие ямы не восстановит, и никого в них уже не поймает.
Болезнь вернулась. Наверное, она не уходила далеко, а он счел короткую передышку исцелением, потому что очень хотел так считать.
Его бил озноб. Его бросало то в жар, то в холод, он утопал в своем поту, а после стучал зубами так, что с них откалывались мелкие крошки. Он смертельно томился жаждой, но не имел сил доползти до ручейка, струившегося в пяти шагах от шалаша.
Он потерял счет дням.
Он умирал.
А потом подумал, что умер, но пришла Мэриан, и он догадался, что еще жив.
Он обрадовался ей. И решил, что хорошо бы умереть во сне, когда она рядом.
Плохо остаться последним и умирать одному. Он ошибся, выпустив в лес Гая и зарезав вторую Мэриан, хотя мог умереть в их компании… Он не продлил свою жизнь, но остался один на один со смертью. Последней его надеждой стала первая Мэриан, а может и единственная, у него все спуталось в голове и он не был уверен ни в чем.
Скажи что-нибудь, попросил он тихонько, даже во сне ему стало
Он не умер, он очнулся в шалаше, на ложе из козьих шкур, ему было плохо, в разы хуже, чем до того, хотя казалось, что хуже быть не может, но оказалось, что может, – пока он спал, кто-то подкрался и влил в ухо расплавленный свинец, не просто расплавленный, а доведенный до кипения, и свинец заполнил весь череп, и выжег весь мозг, и побулькивал там, сводя с ума кипящей болью, он раскрыл рот, уверенный, что наружу хлынет раскаленная струя, и почувствовал, как горячее сбегает по подбородку, но то оказалась лишь струйка крови, свинец и боль остались внутри…
Кровь надоумила его, как избавиться от страданий, способ был прост, но грозил адскими муками. Он не смутился: больнее не станет, в худшем случае там, в аду, его муки останутся теми же, так что стоит рискнуть…
Он решил рискнуть, но не смог дотянуться до ножа, хотя тот лежал под рукой…
Впал в забытье, там была Мэриан, но и свинец никуда не делся из черепа, и он не мог с ней говорить от боли, и лишь плакал беззвучно от тоски и бессилия.
Потом он очнулся. Боль ослабла, похоже, свинец остывал. Но мыслить стало очень трудно. Мысли с трудом ворочались в остывающем свинце, с каждым мигом все более вязком и густом. Он забыл свое имя. И все свои многие прозвища тоже забыл, пытался вспомнить и не смог, потом подумал: не важно, он помнит имя Мэриан, и этого достаточно.
К нему явно пришло облегчение, он даже смог дотянуться до ножа, но уже передумал резать свое горло.
Он занялся другим. Вернул мешку, служившему хранилищем воды, его изначальное назначение: сгребал в него и монеты, и кольца, и все золото, что тусклой грудой мерцало у его ложа. Он взял в голову, что проклятый мешок не пускает его умереть. Основания для такой мысли казались вескими: Мэриан в свои визиты занимала разные места, но не разу и близко не села от золота.
Она не любит золото, не любит, не любит, не любит, твердил он как заведенный, чтоб не пустить в голову другою мысль, но та все равно проскользнула и оказалась гнусна: оставь он мешок на когге или швырни за борт, Мэриан можно было б спасти. Достаточно было прихватить с судна хоть глиняный горшок, хоть железный котел, неважно что, лишь бы годилось для варки мяса…
Он ошибся, и решил исправить ошибку хотя бы наполовину.
Ближайший утес, нависший над морем, был шагах в двадцати от шалаша и загона. Он специально так разместил жилье: чтобы мимо протекал единственный на острове ручеек и чтобы всегда видеть море. Он надеялся, что если вдали появится судно, он за несколько мгновений добежит до кучи хвороста, прикрытой шкурами, – и немедленно запалит ее.
Он полз туда три часа, волоча тяжеленный мешок. А может не три, он научился неплохо определять время по положению теней, падающих на его поляну, но с тенями случилось странное, и двигались они вразнобой.