Записки Черного охотника
Шрифт:
– Я в Африку добираюсь методом последовательной аппроксимации, – изрекает Антоха нечто, мне не понятное; большой учености, видать, парень. – Почти уже добрался. В этом году охотился на островах Ильяш-Дезерташ – это как бы уже почти Африка. Хоть и числятся за португалами, но к африканскому берегу гораздо ближе, чем к Европе.
– Не слыхал о таких… Ильяш… как там дальше? – спрашивает Сергей Леонидович, и по тону чувствуется: об африканской охоте он знает все, и в африканских странах, куда охотникам стоит ездить, побывал во всех, а этот Ильяш-как-его-там –
– Ильяш-Дезерташ – это три маленьких необитаемых островка не так далеко от Мадейры: в хорошую погоду видны с вершины тамошней горы точками на горизонте. Я-то на Мадейре безвылазно на несколько месяцев застрял: консалтинговый центр в оффшоре с нуля организовать, это вам… ну, неважно. В общем, пострелять хотелось, а на самой Мадейре негде, да и некого: остров хоть и большой, и всякие реликты и эндемики водятся, да не те: бабочка какая-то уникальная, улитки, каких больше нигде нет, ящерки опять же… Не для охоты живность. А на Ильяш-Дезерташ и дикие козы, и дикие кролики, да и птиц куда больше, чем на самой Мадейре. Там заповедник, но охотиться можно, даже выпрашивать допуск не пришлось, – сами пригласили меня пострелять, как узнали, что любитель этого дела…
– Странные там у них заповедники… – протянул кто-то сомневающимся тоном.
– Да не странные, нормальные. Охраняют там какого-то тюленя вымирающего, не помню название… А сухопутных хищников крупнее ласки на островках нет, и если коз и кроликов не прореживать, всю растительность истребят и дохнуть начнут с голоду. Так что все по уму: к тюленьему лежбищу не пускают, а вдали от него стреляйте вволю. Не львы с носорогами, понятно, но душу отвести можно. Да и вообще интересное место: европейцы появились на архипелаге в пятнадцатом веке, а до того никто не жил… Но иногда корабли прибивало штормами: и арабские, и европейские, а в древности даже античные. Некоторые суденышки возвращались, другие там и гибли… А возле Ильяш-Дезерташ интересные пески в прибрежной зоне: затягивают, что в них попадает, а потом, неожиданно, века спустя, что-то выбрасывают после сильных штормов. У работников заповедника даже есть небольшой музей исторических находок… И своя версия легенды, которую на Мадейре всем приезжим рассказывают… Очень оригинальная версия, как раз на тех находках основанная. Значит, так…
– Погоди, погоди… – перебивает тот же, что подивился странному устройству мадейрских заповедников. – Мы-то, уж извини, на Мадейре побывать не сподобились. Мы и классическую-то легенду не слышали, а ты нам сразу альтернативную впаривать собрался…
– Легенда как легенда, – пренебрежительно машет рукой Антон. – Четырнадцатый век, Англия, влюбленные парень с девушкой, побег на корабле из дома, от родителей, не желающих их брака, крушение у берегов необитаемой тогда Мадейры… В общем, все умерли. Альтернативка гораздо круче. Слушайте же…
Остаюсь послушать и я. Легенды затерянных в Атлантике островов – нечто новенькое для Бежинки.
На каменистой осыпи он потерял след. И понял, что охота завершилась. Завершилась ничем…
Стрела – кривоватая, с наконечником
Коза ушла и унесла в себе стрелу.
Причем лучшую из оставшихся у него стрел, остальные еще хуже…
Он не чувствовал в себе сил затевать все снова: отыскать группу коз, самца и несколько самок с козлятами, и подобраться к ним на расстояние верного выстрела, – для его примитивного лука это расстояние было совсем не велико, десятка полтора шагов… И все равно выстрел не всегда становился верным.
Час утренней кормежки прошел, козы сейчас отдыхают, – и старые матерые козлы чутко и зорко следят за безопасностью подопечных коз и козлят.
Он давно убедился, что своим первобытным оружием может поразить лишь голодную и кормящуюся козу, потерявшую часть своей обычной осторожности. Вот были бы нормальные стрелы… Или хотя бы несколько гвоздей, или других кусков железа, пригодных для изготовления прочных и острых наконечников.
Нередко он жалел, что не забрал с корабля – пока мог, пока волны не разбили тот о скалы и не унесли прочь обломки, – не взял с корабля что-то действительно нужное… Что-то, способное помочь выжить на безлюдном клочке суши. Но он первым делом схватился за мешок с золотом.
Он тогда не знал, что здесь нет людей, и что никто не продаст – даже за все золото мира – хотя бы кружку эля или зачерствелую краюху хлеба. Не знал, что сам кожаный мешок пригодится здесь ему больше, чем все хранившиеся в нем монеты, кольца и цепи.
А если бы знал…
Если бы знал – все равно, наверное, первым делом взялся бы за мешок. Он слишком долго гонялся за богатством, чтобы бросить его. Если случится чудо, и его спасут отсюда, – он не желал вновь стать тем же нищим голодранцем, каким в юности ушел из дома. Он мечтал когда-нибудь вернуться – богатым и успешным человеком – и всем доказать: его, именно его путь оказался правильным, а не их сытое прозябание в теплом и спокойном болотце… Сначала мечтал доказать отцу, позже, узнав о его смерти, – родственникам, знакомым, соседям.
Все так. Но добрую пригоршню золота из кучи, лежавшей теперь в углу шалаша, он бы отдал за несколько длинных и острых гвоздей…
Даже, наверное, две пригоршни.
Охота с луком на коз не задалась. Оставалась надежда на силки и ямы…
Слабая надежда – сраженный лихорадкой, он пролежал две недели, не имея сил надолго подняться. Подъел все невеликие запасы съестного, и на охоту, разумеется, не выходил… Угодившую в силки добычу, скорее всего, расклевали птицы и обглодали мелкие хищные зверьки, здесь встречались такие.
И коз, если попали в ловчие ямы, наверняка там уже нет. Они выбираются, стоит предоставить им достаточно времени.
Но все же надежда оставалась. Пернатая дичь редко попадались в силки, развешанные по ветвям, – петли слишком грубы, не имелось конского волоса, чтобы сплести петлю прочную и незаметную. Однако порой и там добыча случалась, и если какая-то птица угодила в силок недавно, и не успела протухнуть либо стать поживой для крылатых или четвероногих нахлебников, тогда… Тогда у него будет обед. И появятся силы, чтобы раздобыть ужин.