Записки диверсанта (Книга 1)
Шрифт:
Мозг сверлила неотступная мысль: "Завтра надо ехать в Москву. Какие новости ожидают там? "
В номер вернулся поздно ночью: не хотелось оставаться один на один с черным телефонным аппаратом.
Земля вновь уходила у меня из-под ног...
... На следующий день, ожидая поезда, я все же не выдержал и заглянул в комендатуру Московского вокзала. Чернюгов запер за мною дверь и шепотом сообщил, что летом арестованы начальник военных сообщений Красной Армии Аппого и начальник военных сообщений Ленинградского округа комбриг Картаев.
– -
– - испуганно поведал Чернюгов.
– - А Филиппов был пособником Картаева.
Я видел -- Чернюгов горит желанием сообщить еще какие-то детали, но почувствовал, что с меня довольно...
В поезде не смог уснуть до самого Калинина.
Невыспавшийся, разбитый физически и нравственно, докладывал я московскому начальству о своем возвращении.
Меня поместили в гостиницу, сказали, что вызовут. Я принял пирамидон и завалился спать.
Проснулся под вечер. В гостиничных коридорах стояла гнетущая тишина. И вдруг меня осенило: надо немедленно пойти к моему бывшему киевскому начальнику, близкому другу Ивану Григорьевичу Захарову. Вот с кем можно поделиться тревогой, вот кто разрешит сомнения!
Но в доме друга застал горе. Жена его встретила меня заплаканная и в трауре. Страшную историю рассказала она. Последние недели Иван Георгиевич жил в бесконечной тревоге, ожидая самого дурного. Арестовали двух его прямых начальников, с которыми он и жена были дружны семьями. Захаров пугался каждого шороха, стал замкнутым и раздражительным.
Однажды под утро раздался торопливый и настойчивый стук в дверь. Иван Георгиевич привстал, но тут же, охнув, потерял сознание. Умер он от разрыва сердца. А как оказалось, приходил всего-навсего дежурный по части со срочной служебной телефонограммой...
Не помню, сколько часов бесцельно бродил я по городу. Очнулся, увидев, что стою перед домом еще одного давнишнего товарища, с которым мы прослужили в одном полку восемь лет.
С трудом поднимался на пятый этаж старого дома, опасаясь, что и здесь застану слезы, страстно желая, чтобы мой друг оказался жив и здоров.
– - Позвонил. В квартире послышались тихие шаги. Они замерли у двери/Минуту спустя донесся приглушенный голос:
– - Кто там?
– - Свои!
– - радостно крикнул я.
– - Кто свои?
– - Да это я, Старинов!
– - Старинов? Вы! Подожди, Илья, сейчас открою. Залязгали замки. Один. Другой. Третий. Дверь наконец приотворилась.
– - Входи, -- сказал товарищ, опасливо заглядывая за мою спину.
Закрыв дверь, он облегченно вздохнул, протянул руку, улыбнулся. Но лицо его тут же вытянулось.
– - Ты?.. Ты откуда?
– - Из спецкомандировки.
– - А почему во всем заграничном?
– - Да ведь я за границей и был. Еще не успел переодеться.
– - Вот оно что!.. За границей?! Мы топтались в передней. Мне не предлагали раздеться.
– - Я что -- не вовремя?
Мой товарищ внимательно разглядывал кончики своих комнатных туфель.
– -
Он опустил голову так, что почти уперся в грудь подбородком.
– - Ясно, -- сказал я.
– - В оппозиции не состояли, никуда не ездили... Извини!
Меня не удерживали. Дверь затворилась без стука.
Спускаясь по лестнице, я чувствовал, что задыхаюсь.
Вышел на тротуар.
– - Илья! Подожди!
Застегивая на ходу шинель, товарищ догонял меня. У него было виноватое, несчастное лицо.
– - Илья!
– - он судорожно схватил меня за руку.
– - Не сердись! Пойми!.. Если бы ты приехал с Дальнего Востока... А то бог знает откуда... Ведь я работаю с секретными документами... У меня во всех анкетах написано, что из близких никто за границей не был и не живет!.. Ты пойми!..
– - Иди домой. Могут заметить, что мы разговариваем..
– - Ты понимаешь?
– - Иди!..
S-942
К ночи сильно похолодало. Улицы быстро пустели. Только в центре, возле кино и ресторанов, еще продолжалась обычная толчея. С рекламы, приложив руку к капитанской фуражке, весело улыбалась Любовь Орлова: в "Метрополе" шла "Волга-Волга".
Погиб Иван Георгиевич Захаров.
Лучший друг не пустил меня к себе...
Надо мной сгущаются тучи
Через три дня я был принят Маршалом Советского Союза К. Е. Ворошиловым. Пришел на прием вместе со старшим майором госбезопасности С. Г. Гендиным. Выслушав рассказ о своих делах в Испании, Ворошилов поблагодарил меня.
– - Вы достойны высокой награды, -- сказал маршал.
– - Я считаю, товарищ комдив (так он называл Гендина), что Старинов заслужил и повышения в звании. Надо дать ему соответствующую большую работу по специальности.
Выйдя из-за стола, Ворошилов твердо пожал мне руку:
– - Ждите назначения, товарищ Старинов!...
Прием у Народного комиссара обороны на первых порах успокоил и ободрил меня. Ведь вот нет за мной никаких грехов, никто мне их и не приписывает, даже благодарят за службу!
Однако получалось, что, успокаивая себя подобным образом, я как бы отрекался от старых товарищей, предавал память погибших, которые, возможно, не совершали приписываемых им чудовищных злодеяний.
И опять приходила тоска. Опять росло душевное смятение. Время шло. Меня никто и никуда не вызывал и никакой "большой работы" не предлагал.
Зато каждый новый день приносил нерадостные для меня известия. Вскоре арестовали Гендина.
Я навестил семью Константина Шинкаренко, бывшего командира полка легендарной бригады Котовского. Шинкаренко -- один из моих друзей по партизанской школе в Киеве -- в числе первых в республике был удостоен ордена Боевого Красного Знаме ни и награжден Почетным оружием. Оказалось, и Шинкаренко взяли.