Записки генерала-еврея
Шрифт:
Совсем на особом положении праздник Пасха («Пейсах»), установленный в воспоминание исхода евреев из Египта. Как известно, центральным пунктом этого события служит факт в сущности второстепенного характера: исход совершён был настолько поспешно, что захваченное с собой хлебное тесто недостаточно окислилось и получились опресноки, воспроизводимые в праздник Пейсах в виде «мацы».
Казалось бы, что по сравнению с самим фактом освобождения из неволи и каторжной работы (по преданию, евреи в Египте должны были вечно месить глину) и перехода через Чермное море аки посуху, воспоминание об опресноках является, во всяком случае,
Достаточно сказать, что ещё не так давно, а может быть кое-где и теперь, у многих правоверных евреев, обладающих материальным достатком, было узаконено, что для праздника Пейсах в течение восьми дней иметь совершенно особый дом или квартиру, со своей обособленной посудой и обстановкой, для того, чтобы быть совершенно гарантированным от возможности наткнуться на крупицу «хомец», т.е. на крошку обыкновенного хлеба.
Вообще, праздник этот обставлен длительной подготовкой исключительным ритуалом.
За месяц до наступления праздника нанимается особый дом, начисто выбеленный и очищенный от всех жильцов. В доме приводится в порядок большая хлебопекарная печь для выпечки мацы. В совершенно новеньких вёдрах приносится вода, не через посредство обыкновенных водоносок или водовозов - им не рискуют доверить приноску воды: мало ли что по дороге может попасть в воду!
– доставка воды поручается известным своим благочестием евреям, которые нарочито на себе таскают воду, отчасти из предосторожности, отчасти из религиозного усердия.
За неделю до наступления праздника начинается генеральная чистка жилых помещений: начиная от стен и кончая последней мелочью обстановки и домашнего обихода - всё подвергается побелке, чистке, имея в виду всё одну и ту же цель, - чтобы не застряла где-нибудь крупинка хомеца. Наконец, в последний день, предшествующий празднику, производится торжественно сжигание хомеца... так как после капитальной чистки и переборки во всём доме уже наверное истреблены всякие следы этой пасхальной нечисти, то для сжигания приходится нарочито заготовить в укромном месте несколько крупинок хлеба, тщательно завёрнутых в тряпочку вместе со щёточкой и ложкой, в которой завёрнуты эти кусочки хлеба.
Эта операция и является гранью, отделяющей «хомец» от «пейсах»... В дом вносится всё новенькое: вся без исключения кухонная утварь, столовая посуда, чайные приборы, - всё либо покупается новое, либо хранится из года в год специально для Пасхи; даже самовар подвергается обязательному лужению. Рождается какое-то особое настроение собственного обновления при виде кругом всего новенького, чистенького, обновлённого.
Весьма характерным является самый ритуал встречи праздника - «сыдер» (т.е. первый вечер Пейсах), который всеми проводится обязательно у себя дома и обставляется исключительной торжественностью. Вся семья располагается вокруг стола, уставленного согласно особому регламенту, предуказанному разными комментаторами и традициями. Тут всё, до последней мелочи, знаменуется символами, изображениями, традициями и намёками. Чтобы изобразить переход от египетского рабства к свободной жизни глава семьи усаживается за столом с особым комфортом: обложенный подушками,
Увы!
– грустно вспомнить это искусственное самодовольство «граждан», живущих под вечным страхом и гонением, подверженных и в эту торжественную минуту случайным капризам ближайшей местной власти, что иногда и проявлялось на деле самым показательным образом.
Кагал, как результат вековых гонений на евреев. Коробочный сбор. Повинности. Рекруты и охотники. Общий колорит уличной жизни того времени, единственный извозчик и единственный будочник. Публичные телесные наказания. Воспоминания о польском мятеже 1863 г. Покушение Каракозова и его отзвуки в нашем захолустье.
Вполне естественно, что общественный быт у евреев сложился под влиянием совершенно исключительных условий существования - вечно под угрозой враждебных отношений со стороны окружающего мира. Ведь факт непреложный, что везде и всегда, где бы ни очутились евреи, окружающие народы к ним не питают чувства родственной солидарности, даже и в том случае, если нет расового различия, - даже там, где евреев никогда не было, где еврейский вопрос никогда не существовал. Дружественное благожелательство, сокровенная симпатия, как это иногда бывает между другими народностями при соседском сожительстве, - в отношении евреев, по меньшей мере, наблюдается редко.
Более образованные культурные классы стараются и в литературе, и в законодательстве, и в житейском обиходе побороть в себе чувства врождённой антипатии к евреям, привитое с молоком матери, сознавая всю несправедливость и нелепость вкоренившихся предрассудков. Но и в подобных случаях, когда встречаемся с просвещённым течением в литературе или законодательстве, - сокровенным импульсом служит всё же не подлинная симпатия к гонимому народу, а невозможность оставаться в разладе с собственной совестью и здравым смыслом, - необходимость бороться с вопиющей несправедливостью, хотя бы и в отношении евреев.
Где же причина этой чудовищной несправедливости судьбы в отношении маленькой народности, которую сами гонители ставят в центре зарождения духовной жизни всего христианского мира?
Конечно, у людей некультурных, мирно уживающихся с какими угодно врождёнными предрассудками, есть готовый ответ - это некоторые отрицательные стороны еврейского характера. Что такие недочёты в душевных качествах евреев возможны и даже неизбежны, при рассеянности евреев по всему миру в течение тысячелетий - вполне понятно. Но у кого нет таких недочётов? Мало ли у евреев и хорош их сторон, признаваемых даже их закоренелым и врагами?
Нет! В этом чудовищном трагизме отверженного существования еврейского народа, в ряду всех других народов на земле - в этом неизбывном проклятии, преследующем еврея, куда бы его не закинула судьба, на всех ступенях личного благополучия, общественной или государственной службы, от обездоленного угла нищего до пышных чертогов банкира или первого министра, - виден какой-то перст Божий. Это какое-то доподлинно-божеское проклятие, тяготеющее над еврейским народом, необъяснимое никак для человеческого разума.