Записки городского хирурга
Шрифт:
Не успел поделиться с врачами своими впечатлениями об учебном процессе, как срочно пригласили в приемный покой. Привезли очень тяжелого пациента.
Им оказалась 18-летняя девочка, которая неделю назад перешагнула рубеж совершеннолетия. Несчастный, измученный болезнью ребенок. До 16 лет она была абсолютно здоровой. Два года назад у Веры обнаружили злокачественную опухоль в носовом ходу.
Причем нашли ее совершенно случайно, во время планового медосмотра в школе. Лор оказался зрелым доктором и направил Веру к онкологу. Худшее подтвердилось: рак носового
За два года от начала заболевания девочка перенесла порядка 20 (!) химиотерапий. Убивая раковые клетки, химиопрепараты не щадят и здоровые. У ребенка выпали все волосы. Она лежала передо мной абсолютно лысой и без бровей.
Бледное и измученное лицо 18-летней старушки. Только ее глаза, молодые, блестевшие в полумраке приемного покоя, выдавали в ней юную девушку. Она еще не ведала, что такое любовь, но уже отлично понимала, что такое горе.
Это горе, когда ты угасаешь, а твои сверстники только только начали познавать прелести жизни. А ты ничего в своей жизни больше не увидишь, кроме больничных стен. Болезнь неизлечима. Опухоль проросла в головной мозг. Вера не может говорить, но все понимает, может писать слабой рукой.
Я вижу, как плохо у нее получается сладить со ставшей чужой конечностью, но глазами просит, чтобы не мешал. Она показывает мне, что хочет сама что-то написать. Мама Веры, утирая украдкой слезы, держит тетрадь. Девочка медленно выводит карандашом на клетчатом листе: «Доктор, спасите меня!» Ком подкатил к горлу. Я отвернулся.
Мама нашла девочку в луже крови. Откуда она взялась, так и не разобралась. Вызвала «Скорую», попросила отвезти в детскую больницу имени Раухфуса, где их хорошо знали, но не вышло. Вере исполнилось 18 лет, теперь в детской больнице ей не место. Мама плакала без слез. Они за два года вышли. Черная от свалившейся на ее хрупкие плечи беды, она была согласна с любым решением.
– Раньше подобное наблюдали? – уняв волнение, спросил я.
– Никогда такого не было, – взяв себя в руки, ответила мать.
– Давайте начнем с эндоскопии. Возможно, это язва, и мы имеем дело с осложнением в виде кровотечения.
– Но у Веры никогда не признавали язву!
– К сожалению, у ослабленных пациентов все может быть. Кровь вы нашли на подушке?
– Да. Но я не слышала звуков рвоты, хотя сплю рядом с ней. Когда Вера заболела, муж ушел от нас, поэтому я всегда при ней.
– Вы не возражаете против эндоскопии?
– Нет. Делайте, что считаете нужным. Вы – врач!
Во время исследования у девочки обнаружили огромную язву, расположившуюся в желудке. Продолжалось незначительное кровотечение. Необходимо срочно оперировать.
– Я не буду перед вами лукавить, девочке нужна операция! Причем немедленно! – глядя в глаза матери, произнес я.
– Она ее перенесет? – покачнулась мама Веры.
– Не знаю! Операция предстоит очень серьезная и тяжелая. Возможен любой исход.
– А без нее нельзя обойтись?
– Нет! Язва
– А нельзя какие-то новые технологии применить? Я слышала, что можно лазером прижечь, – еще надеясь на чудо, пытала меня горемычная женщина.
– Нельзя! – терпеливо объяснял я. – Не тот случай! Такие громадные язвы неэффективно прижигать. В принципе, если вы отказываетесь от операции, мы можем попробовать. Но сразу предупреждаю: результат, как показывает практика, всегда плачевный.
– Доктор, и что вы посоветуете?
– Оперировать! Причем немедленно! Иначе еще полчаса-час, и будет слишком поздно!
– Ну что ж! Оперируйте! – вздохнула мать и закрыла лицо руками. Было видно, как нелегко далось ей это решение.
Я подал Веру в операционную, сам пошел распорядиться насчет крови для переливания.
Операция проходило очень тяжело. Язва оказалась трудной, так как проросла в соседние органы. Мне первый раз доводилось оперировать такую запущенную язву в столь молодом организме. Несколько раз мы отправляли ординаторов в отделение переливания крови за дополнительной дозой. Один раз посередине операции остановилось сердце. В какой-то момент мне почудилось, что все наши усилия тщетны. Но анестезиолог приказал нам живо отдалиться от стола. Два разряда высоковольтным дефибриллятором в область сердца оживили его, заставив вновь забиться в тесной груди.
– Все прошло хорошо! – произнес я, выйдя из операционной.
– Спасибо, доктор! – бросилась ко мне мать.
– Она у вас молодец! Перенесла такую трудную операцию!
– Да, выдержала! Вы четыре часа оперировали!
– Разве?
– Да! Она будет жить?
– Мы сделали все, что в наших силах! Теперь все в ее и ваших руках.
– Я постараюсь! Я буду с Верой! Вы позволите?
– Почему вы об этом спрашиваете?
– Когда мы лежали в детской больнице, нам разрешали. А здесь, во взрослой, может, другие порядки?
– Мы не станем вас разлучать с дочкой. Попробуем выделить вам бесплатную палату.
– Огромное вам спасибо, доктор!
Пришлось применить пару не совсем законных комбинаций, но в итоге маму с Верой поселили в палату для ДМС-ных больных. Ни у одного человека не поднялась рука их оттуда выселить.
Веру мы выписали с улучшением. Рана зажила без нагноения, и мы сняли швы. Мне показалось, что несколько улучшилось и общее состояние. Возможно, сыграла не последнюю роль перелитая кровь.
Вера никак не хотела выписываться, не попрощавшись со мной. Специально подгадали день выписки в мою смену, на этот день заказали машину. Мама вышла из палаты. Девочка передала собственноручно написанное письмо. Нетвердым почерком было выведено: «Дмитрий Андреевич, милый доктор! Спасибо вам за все! Вы спасли меня! Я этого никогда не забуду! И скажите моей маме, как доктор, чтобы она бросила курить! Я не люблю, когда от нее пахнет табаком! Прощайте!»
Я помог переложить девочку на носилки и докатил до машины. Прощаясь, я сказал ее матери: