Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789

Дозволено цензурою. 18-го декабря 1864 года.

Автор предлагаемых записок, граф Людовик-Филипп де Сегюр, родился в Париже в 1753 году. Потомок аристократического рода, сын государственного человека, он получил довольно поверхностное образование, которое в то время обыкновенно давалось молодым людям знатного происхождения. Но то был век энциклопедической философии; веяние новых идей было в воздухе, и молодой граф Филипп де Сегюр не остался чужд этому влиянию. Он был либерал по своему времени, как и большинство современной ему молодежи, даже аристократической. Конечно, это был либерализм светский, модный, неглубоко коренившийся в сознании тех, кто его исповедывал, но все же он сообщал умам некоторую широту взглядов и колебал старые предрассудки. Между тем, по вступлении Людовика XVI на престол, его отец стал военным министром, и молодому графу открылась блестящая карьера. Он решился серьезно к ней подготовиться: «одаренный живым воображением, — рассказывает он в своих записках, — среди двора и общества, где больше занимались удовольствиями, литературою и интригами, чем делами, политикою и нуждами народа, очарованный новою философиею, проповедуемою передовыми тогда людьми и сулившею в грядущем торжество разума, увлеченный обществом, тщеславным и легкомысленным, умным и любезным, — я вдруг, при возвышении моего отца в звание министра, должен был подумать о лучшем употреблении времени, заняться делами, уединиться в кабинет и познанием людей и дел поверять системы и теории, остающиеся без применения». И вот, Сегюр, несмотря на то, что уже находился в военной службе, прослушал курс публичного права в Страсбурге и подготовился к дипломатической деятельности.

Когда

Франция приняла участие в войне американских колоний против Англии, многие французские аристократы отправились волонтерами в армию американцев — отстаивать дело свободы. Сегюр был в числе их и своим участием заслужил орден Цинцинати. Его депеши во французское министерство обнаружили в нем много политического такта и наблюдательности, так что, по его возвращении, министр иностранных дел, граф Верженнь, предложил ему важный дипломатический пост — быть представителем Франции при дворе Екатерины II. Он находился в России с марта 1785 года по 11 октября 1789, заслужил личное расположение государыни и довольно искусно защищал интересы своего правительства, хотя положение его было затруднительное, так как требовалось быть не слишком уступчивым и в то же время не вовлекать расстроенную Францию в отношения неприязненные. Революция 1789 года заставила Сегюра возвратиться в отечество. Он не хотел эмигрировать и хотя не принял поста министра иностранных дел, предложенного ему Людовиком XVI, но согласился быть представителем Франции на Пильницкой конференции 1791 года с Пруссией. Окончательное торжество революции застало Сегюра во Франции. Он был арестован, но избег эшафота. Следующие с лишком десять лет он провел в стороне от политической деятельности, среди занятий литературой, но когда республика превратилась в империю, Сегюр вернулся к политике: он сделался членом законодательного корпуса, института, государственного совета и сената и обер-церемониймейстером. Вследствие того, с восстановлением Бурбонов, он снова впал в немилость, снова отдался было литературе, но в 1818 году был сделан членом палаты пэров и в этом звании окончил жизнь через несколько дней после июльского переворота в 1830 году.

Член французской академии, граф Сегюр оставил много разнородных сочинений, написанных довольно живо и легко, хотя иногда поверхностно и слишком высокопарно. Укажем главнейшие, имевшие в свое время успех, особенно по легкости изложения и потому, что касались предметов общезанимательных. Некоторые из них переведены на русский язык:

1) Histoire des principaux 'ev'enements du r`egne de Fr'ed'eric Guillaume II et Tableau politique de l'Europe depuis 1786 jusqu'en 1796. 3 vols. 1801 et 1803.

2) Politique de tous les cabinets d'Europe, pendant les r`egnes de Louis XV et de Louis XVI. 3 vols. 1801.

3) Contes, fables, chansons et vers. 1801 et 1809.

4) Histoire de l'Europe moderne. 1816.

5) Galerie morale et politique. 3 vols. 1817­–1823.

6) Abr'eg'e de l’histoire ancienne et moderne. 50 vols. 1817–1829; вновь издано под заглавием: Histoire universelle.

7) Maximes, pens'ees, refl'exions. 1822.

8) M'emoires, souvenirs et anecdotes (неск. изд.).

Все сочинения Сегюра изданы в 36 частях, в Париже с 1824 по 1829 год.

Любопытнейшее из всех сочинений, записки, Сегюр писал под старость и не довел до конца. Более половины записок составляет описание его пребывания в России, и эту-то часть, любопытную по подробностям, очень искреннюю и живо изложенную, мы и предлагаем в переводе. Он говорит здесь об императрице Екатерине II и ее дворе, о замечательнейших лицах, ее окружавших, описывает петербургское общество и путешествие свое в Крым в 1787 г., в свите государыни, рассказывает дипломатические интриги и сделки, обстоятельства, сопровождавшие заключение торгового трактата с Франциею, и политические замыслы держав, передает разговоры, анекдоты, случаи и т.п. Сегюр был человек неглупый и наблюдательный, но — сын своего времени — был воспитан на псевдоклассицизме, по старинному в истории видел не простых смертных, с дарованиями, достоинствами и недостатками, а возвышенных героев, коварных злодеев, грубых варваров, привык к изысканной любезности старинного французского высшего общества, наконец любил пораспространяться о своем участии в важных политических событиях и о своей дружбе с разными знаменитыми современниками. Эти черты времени и личности отразились и на его записках: в них попадается много суждений отживших, но характеризующих эпоху (напр. идиллический взгляд на поселян), а слог их несколько изыскан и риторичен. Эта велеречивость и напыщенность не так еще мешает в описаниях и рассуждениях, где можно читать между строк, и не трудно отыскать настоящий смысл и правду, но очень досадна там, где Сегюр передает разговоры и чужие речи, заставляет исторические лица говорить пышно и красно и таким образом заслоняет нам верное их представление. Несмотря на то, записки его — хороший материал для истории екатерининского времени. Они дают понятие о том, какое впечатление Екатерина II производила на европейцев. Впрочем, не только по значительности содержания решились мы передать их русским читателям, но еще и потому, что они составляют умное и приятное чтение и легко знакомят с одною из важнейших эпох нашей истории, полной сильных личностей и громких событий.

Небольшие отрывки из записок Сегюра были сообщены на русском языке в Сыне Отечества 1827 года, № 1 и 2, и 1840 г. ч. VI; более обширный отрывок, именно эпизод путешествия на юг России, помещен в Отечественных Записках Свиньина, ч. 31–35, 1827 г., в вольном переводе и с значительными пропусками. Мы передали здесь большую часть записок Сегюра, то есть все описание пребывания его в России от приезда в Петербург до выезда в Варшаву. Значительная часть первого тома, не переведенная нами, посвящена его юности и описанию военных действий в Америке; конец второго, после описания выезда из России, заключает в себе краткий рассказ пребывания в Варшаве и в Париже в 1790 году, на котором и прервались записки.

На пути до Риги я не встретил ничего замечательного. Это город укрепленный, многолюдный, торговый, более похожий на немецкий или на шведский, нежели на русский. Я пробыл в нем несколько часов и скоро проехал 565 верст, отделяющих его от С. Петербурга. Дорога была прекрасная; я проехал несколько красивых городов и много селений; везде на станциях были покойные гостиницы, и давали хороших лошадей. Под серым небом, несмотря на стужу, доходившую до 25°, повсюду можно было видеть следы силы и власти и памятники гения Петра Великого. Счастливо и отважно победив природу, преобразил он эти холодные страны в богатые области и над этими вечными льдами распространил плодотворные лучи просвещения. Я был приятно поражен, когда в местах, где некогда были одни лишь обширные, бесплодные и смрадные болота, увидел красивые здания города, основанного Петром и сделавшегося менее, чем в сто лет, одним из богатейших, замечательнейших городов в Европе.

10-го марта 1785 года я прибыл в дом, нанятый для меня г-м де-ла-Колиньером [1] . Немедленно стали мы с ним обдумывать, что нужно сделать, чтобы скорее увидеть эту необыкновенную женщину, знаменитую Екатерину, которую князь де-Линь оригинально и остроумно называл: Екатериной Великим (Catherine le grand).

Узнав час, в который я мог представиться к вице-канцлеру графу Остерману [2] , я вручил ему депешу, полученную мною от Верження [3] , и просил его испросить мне аудиенцию у императрицы, чтобы представить мои кредитивные грамоты ее величеству. Государыня велела мне сказать, что примет меня на следующий день; но она тогда была нездорова; болезнь ее продолжилась дней на восемь или на десять и отсрочила мою аудиенцию. По этому я имел более досужного времени, нежели хотел, чтобы перетолковать с Колиньером о положении дел и о разных лицах, действующих на том обширном поприще, на которое я должен был вступить.

Я получил несколько писем от графа Верження. Он обстоятельно судил о предполагавшемся обмене Баварии [4] и о мерах короля для воспрепятствования этому делу. Он предписывал мне стараться выведать настоящие намерения императрицы по этому вопросу и, согласно со мною, полагал, что она не слишком желает успеха этому предприятию, хотя министр ее Румянцев [5] довольно решительно поступил от ее имени. Вероятно государыня, при этом случае, имела целью теснее сблизиться с императором, помогая ему однако не столько действительными мерами, сколько уверениями, обещаниями и объявлениями о вооружении войск. Скоро узнал я, что набор в 40 000 рекрут, о котором так шумели, необходим для пополнения армии, и что это был обыкновенный набор по одному с пятисот. Если бы думали о войне, то это число было бы удвоено. Я узнал также, что эскадра, снаряженная в Кронштадте, назначалась к отплытию в Балтийское море для морских упражнений. Но что действительно могло заботить наш кабинет — так это деятельные меры, принятые русским министерством, чтобы отдалить от нас императора и Голландию и сблизить их с Англиею. Несогласие между Голландскими штатами и Иосифом совершенно утихло только к концу 1785 года; завязались переговоры, и наше посредничество было принято; но Екатерина старалась не дать нам воспользоваться ими и желала быть единственною посредницею между венским кабинетом и голландцами. Я не разделял удивления Верження по этому поводу. Мне казалось довольно естественным, что императрица старалась везде ослаблять наше влияние. Уже в продолжение нескольких лет, отношения между версальским и петербургским дворами были довольно холодны. Герцог Шуазель [6] не щадил самолюбия Екатерины II. В России полагали, что злоречивое сочинение аббата Шаппа [7] , было внушено этим министром. Кроме того, в Польше мы противились избранию короля Станислава Августа. После того, во время первого раздела Польши, министерство Людовика XV, хотя и бессильное, действовало неприязненно в отношении России. Наконец, так как стремления императрицы были направлены к разрушению Оттоманской империи, открытое покровительство, которое мы оказывали султану, служило препятствием ее намерениям. Тайна ее политики объяснялась этою мечтою, и, чтобы удовлетворить ей, Екатерина расторгла давний союз свой с Фридрихом II и постоянно старалась укрепить связи, соединявшие ее с Англией и в особенности с Иосифом II, от которого ожидала полезного содействия в обширных своих предприятиях.

Колиньер рассказал мне, что государыня не принимала меня потому, что в это время была опечалена смертью генерал-адъютанта Ланского [8] . Она была к нему очень привязана, и, говорят, он того стоил по искренности и верности, свободной от честолюбия. Он успел убедить ее, что привязанность его относилась именно к Екатерине, а не к императрице.

Все, что я знал о высоких достоинствах этой государыни, всё что мне говорил о ней Фридрих II [9] , подстрекало мое любопытство узнать ее лично. Относительно России всем известно, что она долее других европейских стран оставалась в невежестве и что в течение XVII столетия и даже по самое царствование Петра III отпечаток варварских нравов не был в ней изглажен [10] …