Записки I-тетрамино
Шрифт:
"Осталось только включить музыку из "Бенни Хилла", чтоб образ погони стал законченным", — подумал я. И вылетел в пустоту. Кольцо кончилось — мы пролетели его насквозь.
Прямо в расставленную ловушку.
В свободном от глыб льда пространстве нас уже ждал полицейский патрульный катер — по крайней мере, так был подписан появившийся на моём экране ярлычок. Но моё внимание было приковано не к ним. А к сопровождающей катер дюжине торпед.
Которые, увидев меня, слаженно включили свои двигатели, начав разгон в мою сторону.
— Эй, — закричал я в рацию, — отключайте
Ответом мне была тишина. Разгоняющиеся торпеды начали понемногу сходиться, и на экране я увидел, что их траектории пересекутся с моей через пару минут. Увернуться не было никакой возможности — торпеды образовали атакующий клин, из-под удара которого я не смогу выбраться несмотря на всю верткость своего истребителя.
Мне оставалось только одно — включить автопилот и выпрыгнуть из корабля, в надежде, что торпеды проигнорируют похожую на кусок льда инертную цель.
Но не успел я толком застегнуть капюшон, как ситуация коренным образом изменилась — преследующая меня безумная боеголовка, о которой я, если честно, успел позабыть, резко ускорилась и в считанные секунды догнала меня, издевательски вильнув задом.
Тональность её воя сменилась, став торжественной и даже немного грустной:
"Спят твои соседи,
Мёртвые медведи,
Спи и ты, скорей, малыш", -
…пела она, устремляясь вперед, к атакующим мой корабль торпедам. Те, словно почувствовав что-то нехорошее, бросились врассыпную, но предсказуемо не успели. Последнее, что я видел, была отделившая от безумной торпеды крохотная капсула, видимая на экране радара только потому, что она сама являлась источником сигналов.
В следующую секунду экраны моего истребителя потемнели от вспышки близкого ядерного взрыва. Второго за полчаса. Такими темпами ко мне скоро начнут обращаться "Ваше сиятельство". Экран предсказуемо погас — и я остался в темноте и тишине.
Первой восстановилась рация. Понял я это по паническому крику осиротевшего кота, нечленораздельно мяукавшего в микрофон.
— Беляшик, радость моя, я тут, я живой, — крикнул я коту.
— Мамочка, я не знаю, что делать, мамочка, — сбиваясь на скороговорку, проорал котик, — тут страшненько!
— Успокойся, — уверенным голосом начал я, — все идет по плану. Посмотри на обзорный экран. Планету видишь?
— Это такую круглую штуку? — неуверенно спросил кот. — Круглую штуку вижу.
— На ней есть пятнышко, — продолжил я, — это Бобик-Сити. Лети к нему, мы встретимся на поверхности.
— Хорошо, мамочка… — неуверенно сказал котик, — как скажешь.
— И вот еще, — добавил я, вспомнив, что безумная торпеда перед своей героической смертью разделилась на две части, — видишь на экране мышь?
— Мышь? — переспросил кот. — Такую мелкую вертлявую штуку?
— Да, да, да, Беляшик, — обрадовано крикнул я, — можешь её поймать?
— Это я могу, — радостно воскликнул котик, — это я запросто! А у тебя как дела? Ты тоже летишь на эту большую штуку?
— Ну, да, — неуверенно протянул я, выглядывая в иллюминатор, в котором ко мне бодро приближался находившийся в отдалении полицейский катер, — только сначала
* * *
Вот только друзьями полицаи не было. Чтоб это понять, было вовсе не обязательно попадаться к ним в руки, достаточно было банальной логики. Кто девушку ужинает, тот её и танцует. Если здесь Корпорация полностью поглотила гражданское общество, то полицаи будут служить не гражданскому обществу, а Корпорации.
Вопрос был только в степени отмороженности полицаев. Которую я серьёзно недооценил. Или напротив, переоценил влияние Корпорации, которая, по уму, должна была устроить надо мной показательный многодневный процесс. Или, что будет вернее всего, не учел в анализе один существенный фактор — то, что я был не первым попаданцем в это стоячее болото.
Ошибка небольшая, но фатальная.
Сначала всё шло по моему плану. Отправив Беляша на планету, я неподвижно висел в космосе, старательно делая вид, что мой истребитель поврежден. На самом деле кораблик мог воевать, поскольку был оснащен аналоговой системой управления.
Просто полетав немного по кольцу, я внезапно осознал, что сражаться с опытным пилотом я не смогу. Не на этом контрабасе. Любая моя попытка удрать или навязать бой кончится тем, что меня пристрелят.
Поэтому я и сдался, выкинув фигуральный белый флаг. В конце концов, я надеялся, что Никсель меня оперативно спасет — до оговоренного срока оставалась всего пара часов. Я даже попробовал поторопить девушку — к сожалению, безуспешно — её сотовый был отключен на ночь.
Поэтому я отправил пару СМСок, в которых обрисовал сложившееся положение и попросил как можно быстрее забрать меня из полицейского отдела ступицы. Что меня отвезут именно туда, я понял, прочитав надписи на приблизившемся практически вплотную полицейском катере.
Арестовавшие меня патрульные отнеслись ко мне достаточно вежливо — они жили на Гиене и не испытывали к Корпорации теплых чувств. Тщательно обыскав, они сковали мне руки наручниками, усадив в обезьянник, где я прикорнул полчасика — сказывалась проведенная за доработкой истребителя бессонная ночь.
Да и в отделе, куда меня первоначально доставили, отношение ко мне было вполне нормальным. Меня спросили, есть ли у меня адвокат, получили ответ, что мне нужен бесплатный, после чего заперли в одиночную камеру, предварительно переодев в тюремную одежду и отправив на обследование к врачу, который вколол мне средство от радиационного облучения.
Дальше все пошло кувырком. Я проснулся от сильного удара по голове. В камере не было мебели, и я уснул на полу, но вовсе не для того, чтоб моей головой пробили пенальти. Я попытался вскочить, после чего получил первую из множества порций электричества — вошедшие выстрелили в меня из тазера, после чего старательно обработали ногами.
Пришел в себя я не сразу. От множества ударов по голове я получил легкое сотрясение мозга, которое сказалось на работе встроенного в мой мозг переводчика Омни. По крайней мере, этим я объяснил сбои в его работе, когда прочитал на бейджиках руководивших моим избиением хмырей "Усманов" и "Жириновский".