Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути
Шрифт:
Характерно, что когда на следующий год я был проездом в Низине и воспользовался случаем, чтобы обойти избы и привить вновь родившихся и тех, кто остался ещё не привитым, то возражений против вакцинации уже не было. «Прививай, ведь уже и в прошлом году прививал».
Под впечатлением оспенной эпидемии и проведённых против неё мер, которыми началась моя деятельность санитарного врача, я во всей моей дальнейшей работе уделял много внимания оспопрививанию, обучал прививкам фельдшеров и «сельских сестёр», и сам всегда производил поголовные ревакцинации в сельских школах всякий раз, когда делал санитарные обследования учебных заведений. Оспе была посвящена моя первая эпидемиологическая работа, напечатанная в 8-м номере «Вестника общественной гигиены» за 1897 г. Правильной постановке оспопрививания я уделил специальное внимание много позднее в «Очерках земского врача» («Санитарное дело» за 1913).
Мне кажется, что успехи мои в осуществлении широкого оспопрививания среди старообрядческого населения
В связи с опасением повторения холерной эпидемии, очаги которой в Новоладожском уезде располагались вдоль водных путей сообщения, в местах скопления судорабочих, и распространялись особенно среди «погонщиков» по каналам, губернское земство поручило мне произвести санитарные осмотры мест погрузки и выгрузки дров, ночлегов погонщиков и вообще ознакомиться с санитарными условиями жизни рабочих на водных путях и особенно на приладожских каналах. После открытия навигации я объехал приладожские каналы. Систематически, путём осмотров и опросов, выяснял и составлял описание жизни рабочих, санитарной обстановки на «гонках» (плотах), на баржах, а также выяснял число погонщиков, их возрастно-половой состав и места, откуда они приходят наниматься на работу.
Выяснялись исключительно тяжёлые, просто безотрадные условия их жизни: невероятная скученность в местах ночлегов, невыносимое, совершенно нетерпимое в санитарном отношении состояние грязных дворов и навесов для лошадей, тянувших баржи. Среди этих лошадей нередки были случаи падежа от сибирской язвы, среди погонщиков было немало заболеваний сыпным тифом. В самой Новой Ладоге я осмотрел не только постоялые дворы, где «приставали» погонщики, но и очень много дворов по окраинам города, где так же ютились и ночевали приезжавшие со своими лошадьми «на тягу» крестьяне из отдалённых волостей уезда. Рассматривая свой промысел погонщика, как временную, в их сознании, отлучку из дома, они мирились с какими угодно неудобствами и грязью в местах, во дворах и помещениях, где они «приставали»: ночевали в грязных надворных постройках без постельных принадлежностей и пр., довольствовались невероятно низким жизненным уровнем. Осмотры и обследования убогих условий их жизни и быта при отходе на летний промысел укрепляли во мне понимание, что улучшение в их обстановке может быть обеспечено только при условии роста у них сознания своего положения, повышения у них самих требований и запросов к своим хозяевам и к содержателям постоялых дворов. Но в качестве противоэпидемических мероприятий приходилось, во что бы то ни стало, добиваться хотя бы некоторого упорядочения санитарной обстановки.
Я послал в губернскую земскую управу, санитарным отделом которой ведал Иван Андреевич Дмитриев, подробный отчёт обо всех осмотрах мест скопления судорабочих, погонщиков, рабочих по сплаву дров и леса, проведённых мною в течение весны и лета, в котором указывал, что при существующих условиях никакие меры, вроде открытия на лето временных больничек, не могут предотвратить опасности развития эпидемий в местах скопления во время навигации и летнего сплава массы людей в таких исключительно тяжёлых условиях питания, ночлега и вообще быта. Нужно разработать план более широких санитарно-противоэпидемических мер по упорядочению условий сплава дров и леса и движения барж по каналам и рекам – Волхову, Сяси, Ояти, Паше и др. – в уезде.
Позднее, не без влияния настойчивой постановки вопроса об антисанитарных условиях на реках и каналах в Новоладожском уезде и вообще на водном транспорте И. А. Дмитриевым и М. С. Уваровым [48] перед Медицинским департаментом, была направлена специальная правительственная комиссия во главе с крупными представителями водного транспорта для проверки на месте обстановки и установления, действительно ли она даёт основание для тревоги насчёт эпидемической опасности. Я получил по телеграфу предписание из губернской управы сопровождать эту чиновную комиссию при её работе в моём санитарном округе.
48
Уваров Михаил Семёнович – ученик Эрисмана, учёный-гигиенист,
Комиссия в составе десятка чиновных особ в мундирах совершала своё путешествие по приладожским каналам на великолепном пароходе «Озёрной» – с обширной кают-компанией, буфетом, столовой и всеми удобствами. В составе комиссии был, как её истинный вдохновитель, М. С. Уваров, умевший всегда держать себя авторитетно и достаточно независимо. По долгу службы врача при начальнике округа водных путей сообщения был в комиссии Фраткин, акушер по специальности. На пароходе господствовал дух субординации и чинопочитания. Исключение было допущено лишь в отношении меня. При всякой остановке парохода у пристаней, шлюзов или в местах производства работ я настойчиво добивался согласия почему-то очень ко мне благоволившего начальника этой экспедиции посмотреть лично, в составе всей комиссии, условия быта и труда погонщиков, выгрузчиков леса, сплотчиков брёвен, связывавших брёвна в «гонки» (плоты) и т. д. Меня всякий раз поддерживал М. С. Уваров. Другие члены комиссии были люди «мундирные». На всё у них был ответ: «Как угодно Его Превосходительству».
Насколько я теперь вспоминаю, на председателя комиссии, так же, как и на М. С. Уварова, производило, как они об этом не раз говорили, большое впечатление то, что я, совсем ещё недавно назначенный земский санитарный врач, не имеющий отношения к водному транспорту и береговой его области, с такой деловой осведомлённостью докладываю обо всех подробностях условий быта, работы, отдыха и питания рабочих в данной отрасли хозяйства, сообщаю итоги цифровых обобщений, сведения из заборных книжек рабочих в лавках хозяев и пр. Особое же удивление их вызывало то, что при всякой стоянке в Новой Ладоге или в Сясьских Рядках у берегов Волхова, или на реке Паше я показывал, как уже хорошо мне известные, все закоулки и задние дворы с навесами и сараями для погонщиков, с харчевнями и постоялыми дворами. Но ведь я всё это осматривал и обследовал в течение двух-трёх предшествующих месяцев не только по «долгу службы», а как человек, захваченный интересом к изучению развёртывающегося передо мною непосредственного примера эксплуатации рабочих. Между прочим, в связи с работой в составе комиссии в моей памяти сохранился один, казалось бы, совершенно посторонний эпизод.
По прибытии «Озёрного» в Новую Ладогу время до обеда было предоставлено для отдыха. Я вспомнил, что за несколько дней до этого, когда я уезжал для встречи парохода, из-за отсутствия в это время в городе больничного врача я был позван по поводу начавшихся родов к жене одного рыбака, немолодой женщине, очень болезненной на вид. У неё были очень слабые схватки, по временам совершенно прекращавшиеся. Теперь я забежал узнать о её положении. Оказалось, что уже три дня её состояние оставалось без изменений. У меня явилась мысль воспользоваться присутствием в составе комиссии доктора Фраткина, очень крупного и известного акушера, и просить его посмотреть роженицу. Но он в комиссии был подчинён начальнику, без ведома которого считал недопустимым отлучаться с «Озёрного». Тогда я обратился к начальнику, упирая на то, что дело идёт о жизни больной женщины, и получил разрешение для доктора Фраткина. При осмотре роженицы оказалось, что надежды на благополучные роды без акушерской помощи очень мало. А в городе никого из врачей нет. Доктор Фраткин решил немедленно произвести операцию наложения высоких щипцов. Я тотчас же принёс из больницы акушерский набор и вызвал акушерку. Расширив оперативно шейку матки, доктор Фраткин при слабом наркозе с изумившей меня быстротой произвёл эту далеко не легкую операцию и извлёк живого младенца.
Мы вернулись на пароход ещё задолго до обеда. Как потом оказалось, вдогонку за доктором Фраткиным на судно пришёл муж этой женщины, счастливый отец первенца и принёс необычайной величины лосося. Невзирая на все попытки отказаться от этой оплаты, лосось был оставлен на пароходе и спешно приготовлен поваром к обеду. Поданный на огромном блюде, он стал «гвоздём» стола. Я рассказал о заслугах доктора, за которые в награду приплыл к нам на пароход лосось.
На время навигации на каналах в Новоладожском уезде открывались три небольших ведомственных больнички для судорабочих. Общее заведование ими было в руках государственного уездного врача. Для непосредственной работы в больницах приглашались обычно студенты четвёртого года обучения, с курсов лекарских помощниц. Это были молодые энтузиастки дела медицинской помощи, передовые, революционно настроенные представительницы женской молодёжи, боровшиеся за доступ женщин к медицинскому образованию. Работая в больничках для судорабочих, они стремились вести просветительскую работу среди обращавшихся за врачебной помощью судорабочих, плотовщиков и погонщиков, а также охотно, разумеется, без ведома уездного врача Плаксина, собирали всякого рода материалы о положении труда на водных путях, об обстановке и условиях жизни рабочих. Очень часто я прибегал к их помощи при проведении некоторых обследований и сборе материалов о заболеваемости рабочих. Они охотно давали мне сведения и сами нередко обращались ко мне за советами по поводу возникавших у них предположений об обследованиях санитарных условий быта или планов улучшения организации медицинской помощи на реках и каналах.