Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути
Шрифт:
Она была тепло встречена присутствовавшими на конференции моими сотрудниками А. Я. Гуткиным [62] , С. И. Перкалем [63] и другими, считавшими, что социальная гигиена на этом учёном форуме была поставлена на должную высоту.
Летом 1898 г. выяснилась возможность для моего перевода из Новой Ладоги на работу в той же должности санитарного врача в пригородном участке Петербургского уезда «по Невскому тракту». В каждом уезде СПб губернии, кроме Петербургского уезда, губернское земство имело для осуществления санитарного надзора и оказания влияния на развитие всего земско-медицинского дела, находящегося в руках уездных земств, по одному санитарному врачу. Сама логика вещей и очевидные запросы и интересы обслуживания санитарных нужд уезда, успех мероприятий против эпидемий, борьбы за здоровье людей и контроль за нарушениями этого здоровья заставляли санитарных врачей губернского земства в уездах, хотя они непосредственно подчинялись губернской управе, руководимой И. А. Дмитриевым,
62
Гуткин А. Я. – заведующий кафедрой школьной гигиены в ленинградском Санитарно-гигиеническом институте.
63
Перкаль Самуил Исаакович – преподаватель и ассистент кафедры социальной гигиены во 2-м Ленинградском медицинском институте.
Самым главным достижением своей двухлетней работы в Новоладожском уезде я считал налаживание деятельности такого санитарного совета. Это было очень нелёгкое дело! Затхлый, барско-канцелярский дух и стиль земской управы в Новой Ладоге не мирился даже с малейшим проявлением настойчивости со стороны «подчинённых» земских наёмников-врачей. Управа не созывала заседаний врачебно-санитарного совета, игнорировала его постановления, не вносила его предложений на земские собрания. Положением о земских учреждениях 1892 г. вся административная тактика губернаторов, опекавших земство, направлена была на бюрократизацию этого органа, на придание ему характера господствующей инстанции во всех делах хозяйства, в которой ведущую роль играли люди, владевшие имуществом, – торговцы, промышленники и помещики. Близкие же по всему содержанию своей работы к массам земские врачи, были так называемым «третьим элементом», наёмниками, а не ответственными за своё дело участниками обслуживания нужд народа. Между прочим, в одной из моих статей в «Общественно-санитарном обозрении» (№ 5 за 1897 г.) нашла отражение одна из самых острых стадий борьбы за обеспечение работы врачебно-санитарного совета при Новоладожской управе. В статье говорилось: «За последнее время в земстве идут пререкания между управой и земскими врачами на тему об „избранниках“ – цензовая управа – и наёмниках – „третий элемент“ – об обязанности последних не принимать близко к сердцу интересы того дела, для которого они пошли в земство на службу, и о праве „избранников“ не чувствовать морального общественного долга выслушивать людей, знающих и отстаивающих интересы дела, которым они непосредственно заняты. Не может, не должно быть у земской управы мелочного властолюбия там, где на первом месте стоит забота об успехах земского медицинского дела».
Уездная управа оказалась очень чувствительной к упрёку в печати по её адресу со стороны представителя «третьего элемента». В тогдашней обстановке можно было настаивать на признании санитарного совета исключительно как совещательного органа управы. Но сама обязанность управы «совещаться» с ним должна была вести к признанию, что земство действует и должно действовать не по прихоти дворянского недоросля Де Мара (председателя управы), а в соответствии с выяснившимися на врачебно-санитарном совете запросами дела.
Разработанное мною и утверждённое земским собранием положение об уездном земском врачебно-санитарном совете до известной степени служило хоть некоторой опорой для регулярной работы этого «совещательного» при управе органа. В какой-то степени это была зародышевая форма тех санитарно-эпидемических советов, за организацию и правильную постановку деятельности которых при санэпидстанциях приходится теперь, спустя, 70 лет, вести настойчивую борьбу.
Петербургский уезд был наиболее экономически мощным по сравнению с остальными семью уездами Петербургской губернии, по составу своих гласных – наиболее влиятельным, а потому и не поддававшимся руководству губернского земства. Здесь был свой уездный санитарный врач – доктор Пассек, который, состоя на службе уездного земства, как и все врачи в Петербурге, совмещал эту свою работу с врачебной практикой и другими службами. Губернское земство, лишённое влияния на развитие врачебно-санитарной сети, удержало, однако, в своих руках специальный надзор за соблюдением требований обязательных постановлений по санитарной части в пригородах Петербурга. Эти пригороды, расположенные по основным трактам, ведшим в столицу – Шлиссельбургскому, Московскому, Нарвскому и Выборгскому, были густо и совершенно хаотически застроены домами для рабочих множества промышленных предприятий. Все эти дома строились в качестве «доходной
Мне предложили осуществлять земский санитарный надзор за промышленными и торговыми предприятиями, домами и дворами в так называемом тогда «Петергофском пригородном участке». Он простирался от Нарвских ворот и Екатерингофа до Стрельны включительно – по Нарвскому тракту; и от Московских ворот до Средней Рогатки – по Московскому шоссе. Здесь, следовательно, на первый план выдвигались задачи не санитарно-организационные, а санитарно-технического характера и, прежде всего, меры по промышленному и фабричному санитарному надзору.
Зимой 1897 г. приезжала погостить в Ладогу к моей сестре работавшая перед тем до конца навигации в больничке для судорабочих курсистка последнего курса Любовь Карповна Полтавцева. Родилась она в городе Новозыбкове Черниговской губернии в 1870 г., в семье купца 2-й гильдии (т. е. со средним капиталом) Карпа Ивановича Полтавца, который впоследствии изменил фамилию на Полтавцев. Мать Любови Карповны – Михалина Антоновна Сикорская происходила из обедневшей польской дворянской семьи. По окончании Новозыбковской женской гимназии с золотой медалью Любовь Карповна прошла специальные классы немецкого языка и получила звание учительницы по этому предмету. С 1891 по 1893 г. она была учительницей в земской школе Мглинского уезда Черниговской губернии, а в 1894 г. отправилась в Петербург для получения высшего образования. Здесь поступила на высшие медицинские Рождественские курсы и занималась у Петра Францевича Лесгафта [64] .
64
Лесгафт Пётр Францевич (1837–1909) – выдающийся русский педагог, анатом и врач, основоположник научной системы физического воспитания и врачебно-педагогического контроля в физической культуре.
Очень инициативная, оригинальная, смотрящая на всё бодро, самостоятельно. Я помню, в последние месяцы – в сентябре и октябре Любовь Карповна часто присоединялась к нашим прогулкам на лодке по Волхову, в Сосновый Бор на другом берегу реки, где мы собирали рыжики, грузди и последние осенние цветы. У меня гостил мой очень близкий друг по последним годам в Дерпте – Виргилий Леонович Шанцер. Позднее он был одним из руководителей московского вооруженного восстания 1905 г. Это были прогулки, полные молодого весёлого смеха и милых шуток Любови Карповны по адресу Виргилия Леоновича, сильно близорукого, принимавшего сухие листья за кучки грибов, увлекавшегося спором до того, что наталкивался на незамеченный пень, никогда не унывавшего сангвиника.
Когда открылась навигация 1898 г., Любовь Карповна по моим настойчивым приглашениям приехала навестить меня. К этому времени я остался в Ладоге один. Сестра Женя в Полтаве держала экзамен за курс гимназии на аттестат зрелости. Всю необходимую ей помощь и заботы о ней взял на себя брат Сергей. Он был тогда преподавателем физики и математики в Полтавской женской гимназии.
В этот весенний приезд Любови Карповны мы решили, что я к осени перееду на работу в Петербург, а она на всё лето уже взяла на себя обязательство по окончании курсов лекарских помощниц поехать в Сибирь для медицинского обслуживания переселенцев, сопровождать их партии по Оби.
Во время пребывания у меня Любови Карповны я написал статью о переписке молодого Карла Маркса со своей будущей женой и перевёл только что появившиеся тогда в печати письма Маркса и передал в «Научное обозрение» [65] , где благодаря Любови Карповне этот материал и был помещён в 1898 г. В течение всего лета мы активно обменивались письмами, и я испытывал тревогу, если почему-либо долго не приходило писем из далёкой Сибири. В письмах мы окончательно решили соединить наш дальнейший жизненный путь.
65
Научный и общественно-политический журнал, издававшийся в 1894–1903 в Петербурге. В нём сотрудничали В. И. Ленин, Г. В. Плеханов, К. Э. Циолковский.
Ранней весной 1897 г. ко мне в Ладогу приезжал повидаться со мною брат Сергей. Я возил его, большого любителя природы, страстного охотника, специально занимавшегося в Киевском университете геологией, бывшего участника и даже руководителя геологических экскурсий, по самым интересным местам Новоладожского уезда. Показывал ему очаровавшие меня берега Волхова в районе порогов и плитных обнажений; ездил в леса по реке Сяси; в чащи зарослей по узкой щели реки Шальдихи, крутые берега которой сложены из девонских и ниже лежащих силлурийских плитняков; возил его на парусной лодке по бурным волнам Ладожского озера, – но я не мог завоевать его внимания и восторгов к окружающей меня природе. Скучным и однотонным казалось ему бледное, белесоватое северное небо. Не идущими ни в какое сравнение с южными дубовыми рощами, с их богатой, буйной подбивкой цветами, не могли идти, на его взгляд, бедные и убогие ладожские леса. Он не разделял и отказывался понимать моё восхищение северным ландшафтом, природой, везде неисчерпаемо богатой своими видами, своим непостижимым для меня обаянием. Перед тем, как окончательно оставить Новоладожский уезд, я воспользовался кратковременным отпуском и навестил своих родителей.