Записки из арабской тюрьмы
Шрифт:
Идет этот чижик, мимической мускулатурой играет, маски ужасные из своего лица лепит, думает, испугаюсь и убегу. Не на того напал, парниша! Встретил его прямым правым, он на пятую точку и приземлился. Глазенками завращал, заорал благим матом, типа наших бьют.
А так получилось, что в этом углу одни малолетки находились, из уголовников с понятиями почти никого. Вот эта орава и рванула на меня. Но когда двадцать человек хотят одного побить, то всегда плохо получается, тут главное на ногах устоять. Упадешь — затопчут! А так они друг другу мешают, толкаются только, а по-хорошему
Вывернулся, крайнего дохляка в живот ударил ногой, убогий скрючился, я его за волосы схватил, башку на себя наклонил и к горлу бритву приставил. Хотел давеча выкинуть ее, думал, не пригодится, да видно поторопился.
Стоять, ору, козлы! Будете дергаться — горло ему перережу! Толпа малолеток как вкопанная замерла в метре от меня, глаза из злых в растерянные превращаются, пацанчик, которого я в заложники взял, обоссался со страху.
Все быстро произошло, от того момента, как я во дворик погулять вышел и до взятия заложника, наверно, меньше двух минут прошло. Не зря в свое время месяц почти тренировался, учился бритву из под лейкопластыря на животе молниеносно извлекать. Не прошли даром уроки, сослужили службу.
После того как мне ребра сломали, для себя решил, что больше долго драться не буду, просто физически не смогу. Ослаб очень в тюрьме, тем более девятидневную голодовку недавно перенес. Вон с десяток ударов сделал, и «сдох» сразу, стою, отдышаться не могу, легкие аж наружу выворачиваются, свистит все. Какой из меня боец сейчас? Вот и решил недавно, если кипиш какой, то либо бритвой резать, либо заложников брать. Тут выбирать не приходится.
Пока я обсосанного паренька грозился — «тау избах гуа киф-кифь алюшь» (сейчас прирежу его точно барана!), остальные зэки подбежали к нам, стукачи в этот момент метнулись за полицаями. У меня было минут пять. Начались переговоры.
Эссамир Баби прибыл раньше надзирателей, быстро «застроил» малолеток, что-то стал объяснять им, жестикулируя руками и выпучивая глаза. Я слов не разбирал, они вылетали из его глотки, как из пулемета. Только все эти засранцы как-то обмякли, скукожились, потупили взгляд и отошли от меня. Прибежал и их пахан со товарищи и стали раздавать малолеткам тумаки.
Эссамир подошел ко мне и мягко попросил отпустить заложника, объяснив, что меня больше никто здесь не тронет. Я поверил ему, убрал от горла сопляка лезвие и пинком направил к своим.
Прибежали полицаи с дубинами во главе с моршедом, начался шум, гам, малолеток поставили на колени и стали охаживать знакомыми белого цвета «приборами», видно, стукачи уже ввели в курс дела, кто начал, и что произошло.
Эссамир шепнул мне:
— Руси, тебя бить не будут, но бритву придется отдать.
— Как это отдать? — возмутился я. — У меня больше нет!
— Не дури, отдай!
— Нет, скажу, что потерял.
— Отдай, они все здесь перероют, никто спать не ляжет, пока не найдут. Засветил — все, отдай!
— Ну не знаю, — засомневался я.
— Я тебе потом другую подгоню, а эту отдай!
Пока мы шептались, малолеток избивали, остальных построили
— Я все знаю, что здесь произошло, — начал моршед. — Наверное, на твоем месте я бы поступил так же, но ты взял в заложники человека! Угрожал его убить!
— Нет, надо было ждать, пока меня убьют! — с вызовом парировал я.
— Нет не надо, это тюрьма, здесь всякое может произойти, но ты не должен был резать ему горло.
— Я никого не резал, я просто пугал!
— Кстати, а у кого ты взял бритву?
— Нашел! — с честным видом дал я ответ. — Шел по дворику, смотрю, бритва валяется, подобрал, хотел вам отдать, а тут эти козлы! Не успел, в общем, сдать.
— Ну, ладно! Хватит шутить! — вполне серьезно произнес моршед. — Если б ты не был ажнаби (иностранцем), сейчас бы вон с ними на коленях сидел, а после в карцер суток на пять! Понял?
— Понял! — переходя на крик, начал я. — А ты понял, что если вы меня посадили непонятно за что, то должны обеспечить мне безопасность! Фэмэт (понял)? И что если эти ублюдки меня грохнут, то у Республики Тунис будут неприятности, а у тебя в первую очередь! Энта фэмэт (Ты понял)?
И добавил еще пару фраз на великом и могучем, правда, непереводимых и далеко не литературных.
— Бехи, бехи (хорошо, хорошо)! — смягчился тюремный чин. — Ты отдаешь мне бритву, и я забываю, что здесь произошло.
— А если я ее потерял? — полез я на рожон.
— Эсма (послушай)! — теряя терпение, прошипел моршед. — Мы тебе еще две статьи можем добавить! Хранение холодного оружия и угроза убийства, можно еще и взятие в заложники приплюсовать. Это лет на 15 потянет.
— А с каких пор лям (бритва) стало холодным оружием считаться?
— В тюрьме и иголка за оружие считается, что запрещено, то сам понимаешь!
Я не стал спорить, а отдал ему бритву, жалко было расставаться. Привык к ней, еще Тони мне ее подарил. Столько шмонов пережила, но, ладно, свою роль сыграла, жизнь мне спасла, и резать никого не пришлось.
— Когда я на допрос поеду? — в который раз спросил я.
— Скоро, как переводчика найдут, так сразу же и поедешь, может, даже на этой неделе.
— А что с этими будет? — кивнул я в сторону дворика, где до сих пор слышались удары палок и поскуливание избиваемых. Но ответа не получил.
Вот не боятся они так подолгу их бить, не боятся, что помрет кто-нибудь? Или профессионалы свое дело знают, дубасят больно, но не смертельно?
Я вернулся во двор, где стояли обе наши камеры, малолеток по-прежнему били и не разрешали встать с колен. Следом вошел моршед, что-то скомандовал дубакам, и те прекратили истязание. Всех, кто стоял, пересчитали и отправили по камерам, тех, кто стоял на карачках, оставили.
А надо сказать, что в Тунисе зима — сезон дождей. С конца декабря до середины февраля почти каждый день идет дождь. Дворик крыши не имеет, зато грязи и воды с избытком. Поэтому малолетки стояли на коленях на грязном полу, а сверху поливал мерзкий дождик. В отличие от них, проводившие экзекуцию надзиратели были одеты в сапоги и плащи с капюшоном.