Записки из арабской тюрьмы
Шрифт:
Завели в знакомый уже кабинет, в котором я был полгода назад, в июне прошлого года. Обстановка не изменилась, та же толстая баба в хиджабе за компом, тот же лощеный толсторожий господин Салах с приблатненными усиками, под портретом своего неувядающего президента. Хотя, стоп! Рожа у Салаха стала гораздо толще, в прошлый раз глазки определялись, а сегодня утонули в жировых отложениях и практически не дифференцируются. И брюшко увеличилось в размерах, в июне пиджак сходился, был застегнут
Вместо Рияда присутствовал незнакомый невысокий араб в модных очечках, при галстуке и пиджаке. Он улыбнулся, поздоровался за руку, сказал, что его звать Ахмед и он будет переводить. Я без приглашения сел на свободный стул, достал свой длинный список вопросов и приготовился к конструктивному диалогу. Господин Салах делал вид, что меня нет, изучал какой-то документ на арабском.
— Ахмед, а ты где так хорошо по-русски говорить научился? — задал я вопрос переводчику, воспользовавшись «занятостью» следователя.
— А я в Питере учился, правда давно, двадцать лет назад, — душевно улыбаясь, ответил Ахмед.
— О, а я в Питере живу! А ты где учился?
— В институте физкультуры имени Лесгафта.
— А жил где?
— На Петроградке, комнату там снимал, хорошее было время, — мечтательно произнес переводчик и снова улыбнулся.
— А сейчас в полиции служишь?
— Служу!
Больше спросить не успел, так как господин Салах обратил на меня взгляд.
— Значит, вы хотели меня видеть? — устами Ахмеда сказал следователь.
— Да, хотел! У меня к вам масса вопросов. Вот целый список составил! — для убедительности я продемонстрировал этот самый список.
— Все вопросы потом. Для начала сообщаю, что все обвинения относительно убийства вами Натальи сняты. Вас больше никто в убийстве не обвиняет. Следствие показало, что смерть наступила от заболевания.
— Да мне никто и не предъявлял никаких обвинений, вы ж сказали, что…
— Не перебивай! — оборвал меня на полуслове переводчик. — Слушай, следователь что говорит.
— Ну, раз обвинения сняты, я могу быть свободным?
— Нет, на ее теле обнаружены синяки, они не являются, конечно, причиной смерти, но у нас есть статья за нанесения побоев. Вам переквалифицировали статью «убийство» на «побои».
— Что за бред! Какие побои? Я ж объяснял, что она поскользнулась и упала в бассейне. Или что, она заявление на меня написала, что просит привлечь за синяки?
— Нет, по нашему законодательству заявление не обязательно писать в таких случаях. Есть синяк — можно заводить дело.
— Да мне насрать на ваши гребаные законы! — вспылил я. — Сначала вы без суда и следствия засунули меня в тюрягу,
— А что, я ругань буду переводить, — удивился переводчик.
— Нет, бранные слова не переводи. Остальное-то доведи до следака.
Ахмед что-то торопливо перевел. Салах посмотрел на свой мизинец.
— Ну, все! Разговор окончен!
— Подожди! Как это окончен? Я ж еще ничего не сказал!
— Если у вас есть какие-то свои мысли, то изложите все на бумаге.
— Но я могу только на русском написать.
— Пишите на русском, потом переведут и приобщат к делу.
— Так меня сейчас куда?
— Как куда? Обратно в тюрьму!
— Но раз сняты обвинения в убийстве, то почему в тюрьму?
— Но синяки-то остались, — переводчик широко улыбнулся и от себя добавил: — Да сознайся и дело с концом.
— В чем я должен сознаться, если я ее не бил, она САМА упала в бассейне! И тем более на смерть синяки не повлияли.
— Да ладно, — весело сообщил переводчик, — она же с тобой была, с тобой! Значит, сознавайся.
— Да, логика железная у ваших следователей.
— Да ты радуйся! У нас за убийство минимальный срок 20 лет, а могут и пожизненный дать. А за побои условно дают, если в первый раз, ну максимум год.
— Ахмед, ты не понимаешь, они время тянут! Своих выгораживают! Ты же анатомию, физиологию учил, должен знать, что такое эмболия?
— О, когда это было? Я уж и забыл все.
— Ну, давай, я буду говорить, а ты переводи! Нужно, чтоб он понял про эмболию.
Но следователь уже, нажав невидимую кнопку под столом, вызвал конвоира. Сильная мужская рука тяжело легла мне на плечо. Я встал, конвоир стал подталкивать к выходу.
— Самахни, инежем вахэд дакыка (извините, можно еще одну минуту)? — произнес я.
Следователь удивленно посмотрел на меня, когда я заговорил по-арабски, и кивнул головой охраннику, мол, тормозни, пусть скажет.
— Послушайте, я шесть месяцев ждал этого разговора, а вы даже не захотели меня выслушать! — торопливо начал я на родном языке. — Но так же нельзя! Мы меньше десяти минут разговаривали!
— Все! Разговор окончен! — через переводчика с раздражением в голосе заявил следователь. — Все, что хотите добавить, пишите на русском, мы переведем, да поторопитесь, завтра ваше дело передаем в Дейру. Пишите, чтоб приобщить к вашему делу!
— Когда в Дейре будут рассматривать, сколько у меня времени?