Записки из чемоданаТайные дневники первого председателя КГБ, найденные через 25 лет после его смерти
Шрифт:
Жуков, немного смутившись, так как не знает: «52 карата». Монтгомери: «А сколько этот орден стоит?» Жуков: «25 тысяч золотом!»
Я потом у него в самолете спросил, откуда он эти цифры взял. Он говорит: «Наугад сказал».
Затем Жуков вручил орден Суворова I степени Делатру де Тассиньи, который принял его с кислой миной. Потом, после вручения Жуков, решив поправиться, спросил у меня: «Может быть, французским офицерам дать ордена Красного Знамени?» (ордена были с собой).
Я поддержал его предложение, но когда Георгий Константинович сказал об этом Делатру де Тассиньи, он отказался, заявив: «Без разрешения правительства наши офицеры нe могут получать иностранные ордена».
Было видно, что французы недовольны, что их командующему не дали ордена Победы, не понимая того, что они название союзников получили
Затем Эйзенхауэр пригласил в большой зал на прием, куда собралось человек 150. Жукова посадили в центре, слева Эйзенхауэр, справа Монти (так, оказывается, здесь называют генерала Монтгомери). Я сидел с вице-маршалом авиации Англии Теддером, который прилетел в Берлин подписывать капитуляцию немцев. Так что оказался старым знакомым.
Пока обносили кушаньями, Теддер вынул сигарету. Я взял лежавшую против каждого из нас американскую зажигалку и начал чиркать, чтобы зажечь, а она не загоралась. Тогда Теддер рассмеялся и говорит: «Напрасно господин генерал стараетесь, это американские фокусы, она не работает», и зажег свою зажигалку. Мне ничего не оставалось, как согласиться с ним.
Через несколько минут в противоположном конце зала появилась группа негров мужчин и женщин с гитарами, банджо, барабанами, человек до десяти, и, напевая, стали приближаться к основному столу (столы были расставлены буквой П).
Они подошли к Эйзенхауэру и запели техасскую песню. Эйзенхауэр тоже подпевал. Я обратился к Теддеру, и спрашиваю: «Что, эта группа в составе армии работает?» — «Нет, — ответил он, — это все американские штучки. Они сегодня из Америки прилетели веселить Айка, — так он назвал Эйзенхауэра, — в связи с награждением. Он сам из Техаса, негры его знают, вот и поют вместе».
После этого разъяснения я пришел к выводу, что, видимо, англичане не любят американцев, однако общность языка и политики их сближает, поэтому они вынуждены дружить.
16 июня. Произошла тяжелая утрата командующего 5-й ударной армией Берзарина Николая Эрастовича. Погиб по своей вине. Жалко. Всю войну провоевал и на тебе.
Решил выучиться езде на мотоцикле. То ли учитель был плохой, то ли самоуверенность появилась, но проще говоря, не справился с мотоциклом и на большой скорости головой врезался в впереди идущий студебеккер и умер.
Все мы искренне жалели этого генерала. Гроб с телом выставили в Бабальсберге внизу госпиталя. Все ходили прощаться, так как решено было по просьбе семьи похоронить в Москве.
В день выноса тела Николая Эрастовича Берзарина для отправки на аэродром Жуков Георгий Константинович приказал коменданту штаба приготовить холщовые <концы>, чтобы от госпиталя до автомашины 200 метров мы, его боевые товарищи, могли нести.
Утром пришли, постояли в почетном карауле, взялись за концы и понесли. Мы с Георгием Константиновичем встали у головы, а Соколовский и Малинин в ногах.
Только подняли и отошли медленно несколько шагов, как я почувствовал, что у меня из рук Георгий Константинович тянет холст. Я ему тихо говорю: «Не тяни, я уроню», — и обмотал для большей уверенности холст вокруг руки.
Слышу, Георгий Константинович шипит: «Не тяни, я уроню». Я ему говорю, что мне не за что держаться, он отвечает: «И мне». И так мы шли, переругиваясь, до автомашины. Я на всякий случай сказал, чтобы офицеры подстраховали, так как нам держать неудобно.
Когда, наконец, поставили тело в автомобиль, Жуков вызвал коменданта и говорит: «Тебе, что, никогда не приходилось хоронить?» Тот отвечает: «Приходилось, товарищ маршал». Жуков: «Так почему же ты, дуралей, обрезал концы короткие, вместо того чтобы можно было через плечо по русскому обычаю перекинуть?»
Комендант, зная крутой характер маршала, молчит. Жуков: «Эх, ты!» и тут же приказал отправиться на гауптвахту на 10 суток.
Я, правда, не стал отговаривать, так как мне самому было тяжело, а потом такие элементарные вещи должен комендант понимать.
Июль
На днях был в Москве, вызывали по делам. Абакумов, этот авантюрист, добился, видимо, у хозяина, чтобы особые отделы нашего фронта подчинялись ему. Так как война кончилась, он не мог смириться, что до сих пор особый отдел фронта
316
4 июля 1945 г., в связи с упразднением аппаратов уполномоченных НКВД СССР на фронтах и назначением Серова уполномоченным НКВД по ГСОВГ, местные органы СМЕРШ были выведены из его прямого подчинения. И хотя в приказе Берии военной контрразведке поручалось «оказывать т. Серову необходимую помощь в выполнении возложенной на него задачи», межведомственные распри вспыхнули с новой силой.
Накануне, 27 июня 1945 г., Абакумов, похоже, умышленно заменил начальника СМЕРШ ГСОВГ. Вместо лояльного к Серову генерала Вадиса был назначен генерал Зеленин, у которого с Серовым имелись давние счеты. Кульминацией конфликта стал приезд в оккупационную зону оперативных групп СМЕРШ для ведения агентурной работы в частях ГСОВГ, что являлось прерогативой НКВД. 22 июля 1945 г. Серов был вынужден направить Берии письмо о «неправильном указании» Абакумова. В документе говорилось: «считаю нецелесообразным проведение агентурно-оперативной работы в городах Германии опергрупами НКВД и СМЕРШ параллельно». (Аппарат НКВД-МГБ в Германии 1945–1953. Сборник документов. М.: Демократия, 2009. С 107–108.).
В приказ вписали всех девочек, которые получили ордена Красной Звезды, сидя в тылу фронта. Меня посылали расследовать, я все это подтвердил, но Абакумов сумел Зеленина защитить.
Вот этот подлец и приехал начальником особого отдела фронта, чтобы не докладывать мне и не иметь связей. Ну, пусть.
В течение нескольких последующих дней союзники вывели войска из Тюрингии, и я сразу бросился туда на розыск ракет. Мы ездили по всем местам, где только имелись данные о ФАУ-2.
Розыск ракет ФАУ-1 и ФАУ-2, Вассерфаль, Рейнтохтер у меня не выходили из головы, так как в последнюю встречу со Сталиным, когда он меня вызывал в мае, для того чтобы я забрал немецких руководителей Вильгельма Пика, Вальтера Ульбрихта и других, он сказал, что розыску ракет и реактивной техники надо уделить особое внимание, а потом добавил: «Основное внимание вашей работе, так как у нас, к сожалению, с этим делом обстоит пока плохо» [317] .
317
Помимо принятых на вооружение Вермахтом Фау-1 и Фау-2 немецкие инженеры работали ещё над несколькими перспективными моделями ракет, наладить массовый выпуск которых помешало поражение Германии в войне. Кроме упомянутых Серовым ракет «Вассерфаль» и «Рейнтохгер», следует назвать «Шметтерлинг», «Энциан» и «Фойерлили». Всё это были зенитные управляемые ракеты, по своим техническим характеристикам, конструктивным и технологическим решениям далеко опережавшие разработки СССР и союзников. Так, до 1945 г. ни советские, ни западные специалисты не умели создавать жидкостные ракетные двигатели тягой более 1,5 т, в то время как немцы уже запустили в серийное производство двигатели тягой до 27 т. Ими также была отлажена система автоматического управления полетом ракет, о которой мы с союзниками могли тогда только мечтать.
Поэтому даже в тот радостный день 8 мая при подписании капитуляции немцами я воспользовался случаем, что сидел рядом с командующим авиацией союзных войск маршалом авиации Теддером, спросил у него, как велик ущерб, <который> немцы нанесли Лондону обстрелом ракетами ФАУ-2 и ФАУ-1.
Теддер, подумав немного, сказал: «Ущерб небольшой, но неприятностей было много, особенно в первые дни обстрела. Люди паниковали, а главное то, что мы их ракеты не могли ни сбить, ни перехватить».
На мой вопрос, откуда немцы пускали ракеты, Теддер ответил, что в основном из Пенемюнде, но потом мы эту пусковую площадку разбили, тогда они стали пускать с французского побережья. Я почувствовал, что ему этот разговор неприятен, и прекратил вопросы.